Большая Тёрка / Мысли /
экономический кризис, модернизация россии, что происходит?, кризис, В мире
Степан Демура. Санкт‑Петербург, 13 февраля 2010
модернизация россии, просто о сложном, экономический кризис, социология, В мире
так же на тему бизнес-управления тут - http://www.cn.ru/terka/post/2451033/
Большую роль в корпоративной культуре играет национальная культура государства. Чтобы успешно реализовывать зарубежные идеи в области управления персоналом, командообразовании, изменении структуры организации и т.д., нужно учитывать культурный фактор развития России. В середине 90-х годов ХХ века, когда крупные российские компании стали приглашать зарубежных консультантов, их руководители быстро заметили, что советы последних не помогают. Консультанты хотели свести неудачи к нашему советскому прошлому, жизни в плановой экономики. Данное время называли переходным периодом становления капиталистических отношений, где сложно что-либо прогнозировать. Со временем стало ясно, что причина была глубже. Они не учли фактор формирования традиций, ценностей и норм, нашей страны. Хотя поверхностно это никак не проявлялось.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ...
Чтобы понять современную национальную культуру России, нужно вспомнить ХVII-ХVIII века. В то время, сначала Патриарх Никон, а потом Петр I раскололи русский мир. Дальше с переменным успехом, но достаточно целенаправленно, правящий класс формировал в России западные ценности и западную рационалистическую парадигму мышления. Параллельно этому процессу оставалась русская культура и происходил своеобразный синтез. «Русский мифос» и «Западный логос» - этот симбиоз называют археомодерном. Возможно, формат этой картинки не поддерживается браузером. Пользуясь другой терминологией, данный процесс можно рассмотреть как «коллективное сознательное», по Э. Дюркгейму. Оно явно проявляется в жизнедеятельности общества через прописанные нормы и правила, регламентируемые структуры и системы. Коллективное сознательное находится в постоянной динамике. Мифосом можно назвать «коллективное бессознательное», по К. Юнгу. Это более скрытая для понимания деятельность общества, сильно влияющая на него, «из подполья». Возможно, формат этой картинки не поддерживается браузером. Упрощая, можно показать, как традиционные ценности взаимодействуют с либеральными ценностями. Данную проблематику изучают представители структурной социологии, такие ученые, как Н.С. Трубецкой, А.Г. Дугин.2 Существует множество примеров, изменения своих традиционных ценностей, в угоду западному соблазну. Ярким и показательным примером данной трансформации являются предприниматели-старообрядцы. Их духовные воззрения, образ жизни, сплоченность и морально-нравственное воспитание позволило им к началу ХХ века в своих руках сосредоточить 40% русской промышленности. Это при условии, что до 1905 года они официально числились гонимой стратой населения. Но что произошло дальше: разбогатевшие старообрядцы или их потомки, изменили своим ценностям. Они забыли о своих общинах, о традиции и строгости Русского Православного Учения. Они стали строить роскошные дома, курить и одеваться на европейский лад, то есть потеряли свою идентичность. Понизился уровень сплоченности данной социальной группы, что привело к их уходу из крупного бизнеса, точнее не способности возрождения в начале 90-х годов прошлого века, как определенной силы в экономическом пространстве.
Не проводя глубокого изучения русского коллективного бессознательного или русской архаики, я воспользуюсь фундаментальным исследованием национально ориентированной типологии организационных культур Г. Хофштеде3. Не смотря на то, что он сам не проводил исследование в России, нам будет достаточно взять его категории оценки различных культур. Следует понимать, что национальная культура - это не что-то абстрактное, созданное учеными, не действующее на нас, а это конкретные социальные практики, которые мы регулярно воспроизводим в процессе своей жизнедеятельности. Например, западная культура стремиться к рационализации окружающего мира, транслируя свои ценности на все страны посредством глобализации. Хофштеде выделил 5 основных факторов:
1. Дистанция власти
2. Индивидуализм (коллективизм)
3. Мужественность (женственность)
4. Отношение к неопределенности
5. Долгосрочность ориентаций
Мужественность – ориентация на достижение определенных целей организации. Женственность – стремление к поддержанию хороших отношений с людьми. Данная терминология вытекает из исторически сложившейся социальной роли мужчины, как добытчика, победителя и роли женщины, как хранительницы домашнего очага. Мужественность формирует ориентацию на жизнь ради работы. Женственность на жизнь ради жизни, где трудовые достижения не ставятся во главу угла. Отношение к неопределенности показывает насколько сотрудник стремиться к самостоятельности на своем рабочем месте. Его желания реализовать свои творческие потребности.4 На рис. 1,2 показано нахождения русской архаики и модерна, и, что собой представляет археомодерн. Разберем все по порядку.
Если западной культуре больше свойственен индивидуализм, то для России коллективизм. Эта проблема ценностной ориентации хорошо рассмотрена у Э. Фромма и Ф.М. Достоевского. Достоевский пишет, что действительно свободным можно быть только во Христе, то есть в чем-то большим над тобою существующим. Он положительно смотрел на отождествления индивида с надорганической средой. Фромм писал, что любое лишение личной свободы является проявлением садомазохизма. Фромм негативно относится к какому бы то ни было отождествлению себя с группой. В нашем случае любое проявление сильной корпоративной культуры в организации, он бы назвал садизмом со стороны руководителей и мазохизмом со стороны подчиненных. Примером такого поведения он считал фашизм. Здесь не стоит говорить о правильности или ошибочности суждений этих великих мыслителей. Их убеждения ярко демонстрируют наличия различных культурных ценностей в формировании мировоззрения.
После распада СССР много литературы было написано и переведено о конкуренции в бизнесе. Западные и российские консультанты учили, как выживать в конкурентной среде. Настраивали организации на постоянную борьбу за место под солнцем. Эти ценности транслировали на подчиненных, противопоставляя их социалистическим отношениям, якобы «всеобщей расхлябанности». Здесь прослеживается процесс навязывания мужественности России. Хотя многими прозорливыми поэтами была показана женская душа нашей Родины, тяжелая женская доля.
Археомодерн дистанции власти показателен в западных компаниях работающих на российском рынке. Такие социальные практики, как обращение друг к другу по имени, вход в кабинет без стука, стеклянные стены в помещении, явно показывают открытость, т.е. низкую дистанцию власти. Что происходит на практике? Сотрудники называют друг друга по имени, но при общении с руководящим составом чувствуется их пренебрежение к представителям физического труда, не имеющих, как правило, высшего образования. Входят без стука, но прежде чем зайти к руководителю звонят ему с просьбой приема. Весящие жалюзи на больших окнах, выходящих в коридор, всегда закрыты. Это говорит о традиции высокой дистанции власти на Руси, как носительницы азиатских ценностей, и процессе формирования низкой дистанции власти, по европейскому образцу.
Следующая категория долгосрочность ориентаций. Хофштеде говорил, что она свойственна народам с долгим стабильным развитием, к которым относит Японию и Китай. Однако если вспомнить отечественную историю, где власть Государя была от Бога, социалистическое государство считалось правильным развитием на многие века, то можно предположить, что русская архаика настроена на долгосрочность ориентаций. Противоречие в современной истории, которая заставляет логос тяготеть к краткосрочным перспективам.
Отношение к неопределенности, в плане организации своего рабочего дня также в России не однозначно. Высшее образование до не давнего времени было направлено на развитие творческих способностей: обучали не использованию определенных узкоспециализированных инструментов в профессиональной деятельности, а созданию оных по мере необходимости. Это приводило в негодование студентов не способных самостоятельно мыслить. Реформа отечественного образования, яркий пример, перехода «сверху» на западные рельсы. Творческое начало в национальной культуре сильно развито, а такие модные программы, как ISO 9000, ISO 9001 приглушают творческую активность в организациях. Применение исследования Хофштеде, для нашей теории, дает большее понимания процесса влияния археомодерна на организационную культуру, но не объясняет данное давление полностью.
Далее рассмотрим, какие люди добились существенных результатов в формировании культуры. Сложно говорить о представителях современного крупного бизнеса в России, у которых бы символом организации была корпоративная культура. Некоторые руководители хотят себя позиционировать как харизматичные лидеры, создавшие организационную культуру существенно отличающуюся от остальных. Фромм о таких поступках говорил, что человек хочет «казаться», а не «быть». И кризис в этом смысле приоткрыл пелену. В малом бизнесе харизматичные лидеры, безусловно, создают такие компании. Бизнес окружению может быть совершенна непонятна их организационная культура. Вероятно, из-за этого данные организации и остаются в малом бизнесе. При этом работающие там люди сложно адаптируются в других компаниях. Символом корпоративной культуры может быть только тот лидер, который правильно понял археомодерн российского общества. В его действиях прослеживается модерн в отношениях с окружающим миром и архаика в организации.
В российкой истории есть много личностей, с которыми отождествлялись целые культурные эпохи. Хотелось бы рассмотретьА.В. Суворова и А.Г. Стаханова имеющих, по моему разумению, близкое отношение к корпоративной культуре. А.В. Суворов великий полководец и богомолец. Его личность является примером того, как нужно жить в эпоху археомодерна. С одной стороны, он гений вооруженной борьбы, с другой, кроткий православный человек, соблюдающий посты и церковные обряды. Своим образом жизни и харизматичностью Суворов был в огромном авторитете у солдат, являясь объектом глубокого уважения и подражания. Результат его деятельности - ни одного поражения в сражениях.
В трудовой жизни Советского Союза был свой пример для подражания. Алексей Стаханов, его действия свойственны «герою», по Н.К. Михайловскому. Стаханов своим поступком дал новый импульс отношению к труду не только в угледобывающей отрасли, но и во всем Союзе. То, что сделал А.Г. Стаханов и К.Г. Петров, конечно, относится к новаторским поступкам. Они соединили воедино: силу воли и творческий поход. При грамотном информационном сопровождении (по-современному PR) получили поражающие результаты, изменив организационную культуру на национальном уровне. На предприятиях развивалась тенденция новаторской деятельности снизу. Центр подвергал резкой критике руководящий состав предприятий, не способных адаптироваться к переменам. Трудовые рекорды высокими темпами ставились в различных отраслях экономики. Эти и многие другие примеры показывают «роль личности в истории», не только на уровне государств, но и отдельных компаний.
В данной статье стремился сфокусировать внимание на том, что корпоративная культура требует глубокого понимания процессов происходящих на глобальном уровне. Не ставя задачу решения организационных проблем, хотел показать «подводные камни» в построении, попытках изменения культуры компании. Личность, которая хочет создать эффективную организационную культуру должна их учитывать.
Кузнецов Роман,
выпускник социологического факультета
МГУ им. М.В. Ломоносова,
магистр.
борьба за власть, социология, В мире
senior говорит(http://www.cn.ru/terka/post/2500508/) :
Может быть, это даже нельзя назвать коррупцией. Это полная свобода управленцев, ну или бюрократов, от общества, от контроля над собой и своими действиями. Они долго к этому шли, сначала уничтожили царя, потом ленина‑сталина, хрущева, андропова, СССР, ельцина и вот, наконец они свободны. Конечно это не коррупция. Если всё моё, то и делаю, что вздумается. Это...м‑м-м... нет слов!
.
При этом они ведь не аццкие злодей. По отдельности — нормальные люди. Но все вместе... Ничего личного, как говорится. Почему так получается?
.
статьи Олега Григорьева «Заметки о бюрократии». Там 4 статьи
постмодерн, для мозга, социология, В мире
Борис Кагарлицкий, социолог, директор Института глобализации и социальных движений:
Идеология с какого-то момента обязательно превращается в стиль. Это, в общем, практически неизбежная вещь и, кстати говоря, это происходит и с победившими идеологиями и с побежденными идеологиями, если только они достаточно сильны. И с того момента, как это становится уже элементом стиля, дальше вступает при капитализме в дело другой фактор – это рынок, то есть стиль можно продать. Собственно говоря, и идеологию можно продать до известной степени, но уже не так, да. Идеологию нельзя продать в розницу, по частям, по элементам, да. Вот, когда идеология превращается в стиль, ее можно продавать в розницу и по частям, маленькими кусочками, вот, вы знаете, отвесьте мне Че Гевары на два кило, да. Вы все раздробили на сегменты, и эти сегменты продаются, обмениваются, имеют цену, которая может повышаться и понижаться, в зависимости от спроса. То есть, в этом смысле, капитализм представляет собой невероятно мощную систему, которая переваривает буквально все, что угодно. Система убивает любую инициативу, по большому счету.
Если эта инициатива, вроде бы, первоначально очень радикальна, враждебна системе и так далее, через какое-то время система пропускает через сито, вот этих вот, коммерческих, рыночных процессов, и полностью происходит обеззараживание, что ли, вот этой инициативы, так сказать. Как вот детонатор вынули, да, а бомба осталась. Она такая красивая, круглая, такая, блестит, отполированная – детонатор вынут, она, все равно, не взорвется. И потом, бомбочки можно продавать, из них делать зажигалки, что еще можно делать? Вот тут, то же самое. В этом смысле, капитализм, через массовое тиражирование образа Че и целого ряда других образов, снимает их в качестве угрозы, в качестве мобилизующей силы, в качестве объединяющей силы, потому что много купленных за деньги маек с Че Геварой – это не объединяющее, это, наоборот, в какой-то степени, но не разделяющее, а фрагментирующее явление. Происходит фрагментация, а не объединение. Система очень мощна до тех пор, пока вы признаете определенные правила игры. И когда вы пытаетесь играть либо по ее логике, либо пытаться ее логику обыграть с помощью какой-то другой хитрой логики, но система не работает там, где вы идете в отказ, что называется. Когда вы просто оказываетесь играть в определенные игры, тогда с вами ничего нельзя сделать. В этом смысле, с таким гламурным радикализмом, система справилась совершенно идеально. То есть, как только вас заставили играть по правилам гламура – вы, сто процентов, проиграли. Хотя, на первых порах, вам кажется, как здорово - ваши идеи, ваши образы, ваши символы, вот они тут тиражируются, все их носят и так далее. Потом вы понимаете, что они, конечно, тиражируются и все их подхватывают, но при этом не ухватывают смысла. И, наоборот, вы уже сами теперь не можете объяснить смысл этих образов, по тому, что они уже полностью лишены всякого смысла. То есть, кто такой Че Гевара? Ну, бородатый мужик с сигарой. Или, а кто такой Че Гевара? А, это мужик, которого на кепках изображают и на майках. И вы потом будите долго объяснять что-то там про Боливию, про Кубу, про Анголу. Люди будут с большим интересом слушать, но что-то не- понятное, ни то, ни то, ни то.… Но есть еще один нюанс, конечно, жизнь должна порождать и порождает новых героев, новые образы. И почему cубкоманданте Маркос, как мы помним, был без лица? Потому что, лицо можно превратить в символ, в икону, поэтому cубкоманданте Маркос появлялся на всех фотографиях только вот в этом шлеме закрытом, где были видны только глаза и, иногда, трубка, которую он курил. И через какое-то время, мы вдруг видим, что уже вот этот образ радикала с закрытым лицом, с прорезью для глаз, сам становится неким коммерческим образом. Значит, соответственно, единственный способ с этим бороться, это постоянно выдвигать какие-то новые инициативы, новые идеи и новые образы, быстрее, чем система успеет их переварить – это один ответ, а второй ответ – это реальное массовое движение. То есть, когда людьми, действительно, овладели какие-то идеи. Причем не идеалистические, хотя это звучит, может быть, странно, даже не идеалистические идеи, а идеи очень простые, то есть пресловутые «Землю- крестьянам!», «Мир-народам!» - это была очень конкретная идея. «Штык в землю – пошел домой, забрал землю у помещика» - с этим, как раз, ничего нельзя сделать, потому что здесь сыграть с символами – бесполезно. Это не символы: «штык в землю» - это конкретно, «отнял землю у помещика» - это конкретно, а вот когда начинают работать вот эти конкретные идеи, завязаны конкретный интерес, конкретное действие, вот тут игра в гламур, игра в символы она ничего не дает. И, собственно говоря, именно потому "Че Гевара" или "Cерп и молот", или "большевизм", "Ленин" и так далее, становятся, если угодно, гламурными атрибутами, что они отсоединены от конкретного политического действия, они уже остались нам как некий символ прошлого. Мы имеем дело либо с тем, что люди потребляют тот или иной образ бессмысленно и, вообще, не отдают себе отчет, что они купили, почему они купили эту майку? Ну, потому что майка хорошая. Это один вариант. И, кстати, он достаточно массовый вариант. Либо вариант, который наводит, гораздо, хуже, когда человек надел майку с "Че Геварой" и считает, что все – его долг перед обществом уже выполнен, он уже герой. Ну, как минимум, если не герой, то борец, а если не борец, то, как минимум, порядочный человек, у которого есть правильные идеалы. И все – дальше жизнь, как жизнь, дальше все по-старому. Он же не стал жить, как Че Гевара после этого. Ну, или не как Че Гевара, но во всяком случаи, как те люди, которые шли за Че Геварой, те, кто это образ восприняли первоначально в качестве некого идеала. Он не бросил вызов обществу, он ничем не рискует, он ни от чего не отказывается, он, наоборот, только приобретает, но при этом совесть у него чиста. У него нет никаких моральных проблем, и в этом смысле, ситуация даже хуже, повторяю, лучше бы он ходил в галстуке, в пиджаке и одет клерком, как положено, и страдал бы морально, что, что-то он делает не так. И тогда он был бы не безнадежен, тогда бы у него была бы возможность, впоследствии, совершить какой-то поступок. А вот когда ты откупился, закрыл тему, то тогда уже все – вопрос более-менее снят. И поэтому, конечно, гламур – это страшное оружие, это страшное оружие правящего класса, правящей системы. А другое дело, что гламур не всесилен, надо это понимать тоже. Жизнь не может быть тотальным гламуром, даже для средних слоев, даже для благополучных людей, не говоря о том, что есть куча народу, жизнь которых глобализации не поддается. Просто по причине того, что у них доходов таких нет, условий жизни таких нет, и Слава Богу. Вот поэтому, я думаю, что гламур – это, конечно, очень страшно, но это победимо.
!!!Ахтунг!!!, кризис, что происходит?, что делать?, борьба за власть, просто о сложном, В мире
Государство-симулякр
Современная политическая система России представляет собой симулякр. По определению Жана Бодрийяра, «симулякр — это копия без оригинала». Копия с копии с копии с копии — и так в периоде, при том, что ухудшение качества приводит к почти полной утрате сходства с первоначальным объектом — на сотой ксерокопии с документа уже не только не разобрать буквы, но фантазия подсказывает само содержание образов — серое на сером может означать что угодно: телезвезду, картину Шишкина, схему радиоприемника, армейский парад. Таков симулякр — он что-то всем интуитивно напоминает, но каждому свое.
Современная российская политическая система была скопирована в 1990-е с известного оригинала — с западных либерально-демократических обществ конца ХХ века. Но на российской почве она стремительно изменилась до неузнаваемости — в этом главную роль сыграли:
Все три фактора сделали уровень помех столь значительным, что изначальная западная модель превратилась в «серое пятно на сером фоне» — пусть разных оттенков, но при желании этих оттенков можно и не различать.
Это и есть политический симулякр современной России. Смотрим с одного ракурса: перед нами демократическая страна, республика — со свободой прессы, парламентом, выборами, многопартийностью, институтами гражданского общества. Смотрим с другого ракурса на тот же объект: перед нами жесткая вертикаль чиновничьей власти, опирающейся на гигантские объемы полученных — чаще всего незаконным путем — и кое-как отмытых материальных активов, сводящих на нет все свободы и права. Меняем угол зрения: перед нами традиционная для русских монархическая модель с царем-отцом во главе, всегда ненавистными боярами и покорным фаталистичным населением, больше всего любящим выбирать одно из одного. Учитываем информационный сегмент и оцениваем то же общество с позиции Интернета и телепрограмм: перед нами социум постмодерна, где раскрепощенный индивидуум энергично рассыпается на части от одного физиологического импульса к другому, плавает по сетевым ресурсам, смеется над любыми ценностными системами и не знает никаких ограничений и барьеров, упиваясь стихией планетарного глобалистского гламура, остервенелого потребления и новыми технологиями. А если мы учтем и окраины России, то к этому добавится жесткое социальное расслоение, местами напоминающее возрождение крепостного строя и даже рабовладения (примеры чему мы видели на Кавказе, и в частности в Чечне).
Бесспорно, политически Россия — не первое, не второе, не третье и т.д. в чистом виде. Но вместе с тем она есть и первое, и второе и третье, и четвертое и т.д.
Это и есть симулякр — каждый может увидеть то, что захочет, и будет всегда при этом одновременно и правым, и заблуждающимся.
Мы скопировали форму западных демократий, которая в свою очередь являлась выражением исторического содержания, исторического пути западных обществ. Но, скопировав форму, мы наполнили ее совершенно иным содержанием, причем не каким-то одним, но множественным, почти хаотичным, коренящимся в любом случае уже в нашей истории, в нашем обществе и в нашем опыте.
Такова сегодняшняя политическая система России — это фантом, карикатура, недоразумение, замаскированные под норму и даже «успех». Конечно, если считать, что и западная демократия — это какая-то бессодержательная чепуха, а вся прежняя русская история — нагромождение недоразумений и приблизительно такая же бессмыслица, как сегодняшняя Россия, не лишенная, однако, ни тогда, ни сейчас своеобразного шарма, то вполне можно поставить современной российской политической системе «зачет». Действительно, бывали времена и похуже, и пострашнее, да и у Запада столько своих проблем, что его упреки России — «что же вы, мол, черт знает что вместо демократии построили» — можно пропустить мимо ушей: пусть со своими проблемами разбираются, а мы пока «хорошо сидим». Видимо, так или приблизительно так современное российское политическое руководство и считает. Получилась, конечно, какая-то ерунда, но, может, и в этом есть какой-то высший смысл? Может быть, так и надо в России: чем нелепее началось, тем успешнее все закончится? И на помощь приходят сказки, услышанные в детстве: про печку и щуку, про скатерть и летающую ступу, про множество других милых русской душе бестолковых сценариев, приводящих героя к удачному браку и большому запасу продуктов. Это можно понять, но это не отменяет социологического определения современной политической системы как симулякра.
Гетеротелия: сколько может длиться современная политическая система?
Какова прочность этого политического симулякра? Поскольку мы имеем дело с формой, наполненной смутным и конфликтующим внутри себя разнородным и противоречивым содержанием, никак к этой внешней заимствованной форме не подходящим, то сам собой напрашивается вывод: толкни пальцем — и рухнет. Это химера, а химера — как продукт болезненного воображения — долго не длится, она рассеивается с первыми лучами утреннего солнца и здорового мышления. Этот вывод слишком, однако, рационален, чтобы сбыться в России. У нас нет ничего более постоянного, чем временное, и ничто не длится так долго и так прочно, как самое хрупкое и хлипкое. В то же время в момент гранитной?монументальности все рушится мгновенно, в пыль, без предупреждения. Поэтому с рациональной точки зрения современный российский политический симулякр должен рассосаться вот-вот, и даже странно, что он еще раньше не рассосался. А с другой, уже совсем нерациональной точки зрения, можно утверждать, что, вращаясь на месте и сопя на болоте, Россия рвется вперед. Если у нас, как говорил герой Достоевского Степан Трофимович Верховенский, «стоять укоризной можно только лежа на диване», то медведевское «Вперед, Россия!» — отличный лозунг для укладывающихся ко сну. Как знать, не начнется ли и это движение само по себе? Как, например, благодаря проблемам в чужой экономике или не зависящему ни от кого, кроме как от щучьего нашептывания или колдовских чар речной русалки, росту котировок нефти и газа? Русская мощь сегодня — это газ. Это — монументальность газа. Но газ есть нечто летучее, изменчивое, ядовитое и прозрачное. Алхимик Ван Гельмонт, который придумал понятие «газ», использовал для этого голландское произношение греческого слова «хаос». Хаос — наше богатство. Оно эфемерно, но в волшебной стране угасающего сознания это может работать. Так что мы вполне можем возразить ошарашенным американцам: «It works, buddy, it shouldn’t but it does!»
Иными словами, симулякр нашей политической системы, представляясь эфемерным, может длиться «вечно»; рационально обреченный на скорый провал, он может простоять «долго»; вопреки его ничтожности он может обрести своеобразное «величие». Это нельзя сбрасывать со счетов. Так в нашей истории иногда было, и самая что ни на есть бестолковщина возносила нас на пик исторической славы. Я не утверждаю, что всегда именно бестолковщина возносила, но иногда все же она. В науке это называется «гетеротелией», когда мы ставим одни цели, а достигаем совсем других, иногда прямо противоположных. Весь черномырдинский язык, столь хаотичный (по-голландски, «газовый») и эффективный одновременно — включая «хотели, как лучше, получилось, как всегда», — это изложение основ гетеротелии и демонстрация риторических фигур, тем более внятных и убедительных, что игнорируют рациональную логику классической грамматики и обращаются сразу по делу — к нашему бессознательному.
Альтернатива-1: диктатура формы
Глупейших альтернатив нынешней политической системе России предлагается предостаточно. У нас каждый — сам себе молодец, а в Интернете (и не только) не счесть самоуверенных блоггеров, которые не сомневаются, что знают, что надо России, и для которых «очИвидно», что «все во власти дураки» и они только одни умные. Хаос порождает хаос, в качестве побочного следствия продажи газа современная Россия кишит умниками, к которым добавляются все новые и новые дримеры и лузеры подрастающего поколения.
Рациональных и ответственных решений — то есть горизонта построения альтернативной политической системы для современной России — только два. Они логически вытекают из корректного анализа симулякра и его генезиса. Вариант первый: приведение содержания в соответствие с формой. Это — Альтернатива-1.
Это означает, что главными задачами государства и общества становятся реальная демократизация, либерализация и вестернизация, отрывающиеся от поверхности и направляющиеся вглубь общества. Такое решение предлагают как «оппозиционеры» оранжевого толка, так и определенный сегмент либералов, не порвавших контакты с властью и делающих ставку на Медведева в противовес Путину (Юргенс, Гонтмахер и пр.). Их проект заключается в том, чтобы трансформировать российское общество в соответствии с западноевропейскими и американскими канонами вплоть до его сердцевины: будучи уверены в универсальности западноевропейских ценностей не меньше, чем сами европейцы и американцы, они видят самих себя «миссионерами», обращающими «к истинной вере одичалых варваров-автохтонов», и в этом качестве им наплевать на местные обычаи; все они — лишь «требующие искоренения предрассудки». Если Запад построил чистые города и блестящие машины, одел свое население в модные костюмы и обеспечил им некоторые материальные и правовые стандарты, а также относительную свободу, то Запад есть благо, рассуждают они. Будем, как Запад, будем с Западом, будем внутри Запада или хотя бы на его окраине, сбоку припека Запада. Нынешний компромисс уродлив и противоестественен; это недоразумение, клякса, карикатура — довольно справедливо и объективно ставят либералы диагноз симулякру. На его месте надо построить новое общество — гражданское, либеральное, основанное на доминации прав и свобод индивидуума, соответствующее западным политическим системам не только по видимости, но и по существу.
Для этого надо искоренить две вещи: советское и русское. Советское — как упорное тяготение к социальной справедливости, общности. Русское — как веру в доброго царя, патернализм, социальную задумчивость и небрежение ближними и практическими делами и задачами в пользу мечтательности (в худшем случае — лени и пьяни, в лучшем — святости и подвижничества). «Россия без русских» может быть вполне внятной программой такого плана модернизации, демократизации и либерализации современного общества. Это было бы логично. Вместо «русских» она должна быть населена «демократическими». Откровеннее других об этом говорит Валерия Новодворская, наиболее рациональная, логичная и последовательная представительница либерализма в России, внешне выглядящая, однако, как тяжело больная водянкой мозга.
В двойной структуре нынешнего симулякра либералы становятся на сторону той демократической формы, которая и так наличествует. Они не требуют менять ее — это уже сделано в 1990-е. Они требуют насытить ее непротиворечивым содержанием, завершить начатое и запустить новое общество, созданное из настолько вестернизированных граждан, что они смогут стать настоящими носителями западноевропейских и американских ценностей — не в нынешнем двусмысленном и противоречивом сочетании с внутренним национальным бредом, а кристально чистыми — как в язвительном дискурсе Латыниной или шахматном взгляде Каспарова.
На первый взгляд кажется, что нам хватило 1990-х, и в ближайшее время мы на продолжение либерального эксперимента, на его вторую серию не решимся. Однако кто знает: либеральный проект «Россия без русских», без русского начала имеет одно преимущество — он формально логичен и гармонично вписывается в традиции западничества, которые в нашей истории являются устойчивой константой начиная с эпохи раскола XVII века, если не раньше. А после Петра это чуть ли не доминирующая идеология русской политической элиты. Правда, на практике в каждом периоде она остается лишь «благопожеланием», а на деле утверждается тот или иной симулякр. Это имеет простое объяснение: русские живучи и упорно сопротивляются их трансформации в нерусских или упразднению. Вот и остается, чтобы завершить начатое, покончить все же с ними вообще.
Скажете, нелогично? Куда как логично
Альтернатива-2: восстание содержания
Другим выходом из политического статус-кво является путь обращения к русскому содержанию и построение на его основе иной политической системы, отличной от той, которую мы скопировали в 1990-е. Вот с этим — даже на чисто теоретическом уровне — все обстоит намного сложнее. В этом случае нам недостаточно снова — в очередной раз — пересмотреть политическую историю, признать советский строй благом, а реформы 1990-х — гадостным заблуждением и вернуться к социализму. Социализм стоит на крови, пассионарном рывке и жесткой диктатуре фанатичной элиты. Ничего подобного в нашем обществе нет. А просто вернуться к тому, что родилось, пожило и умерло, невозможно; надо рождать заново, а для этого надо любить, желать, излучать интенсивную энергию исторической созидающей страсти. Симулякр ничего породить не может, это бледная немочь.
Еще сложнее вернуться к Российской империи, досоветским временам. Сословное общество с религиозной доминантой, жестким расслоением, наследственными имениями, крестьянской общиной, ранним народным «старообрядческим»?капитализмом сегодня еще дальше от нас, чем советские времена. И даже если мы присвоим этим периодам положительное значение по контрасту с либеральной политической моделью 1990-х, этого будет слишком мало, чтобы получить готовый проект. Тем не менее у нас есть хотя бы чисто теоретическая конструкция, подсказывающая, что делать в такой ситуации. Если либерал-демократическая западническая форма диссонирует с автохтонным содержанием, с русскостью, с целым спектром уклоняющихся от западной модернизации, самобытных сторон русского общества (включая его полиэтнические составляющие — как правило, еще более архаичные), то следует предложить другую форму — не либеральную, не капиталистическую, не рыночную, не западническую, которая соответствовала бы структуре этого содержания. Это и было бы настоящим преодолением 1990-х.
Мысль в этом направлении должна быть полностью свободна от всех западно-центричных предрассудков. Для нее не должно быть никаких аксиом и очевидностей. Никакого заранее сделанного выбора: демократия, права человека, индивидуум, рынок, частная собственность, светское право, свобода, пресса, парламент, президентство, конституция, равенство, многопартийность — все гаджеты глобального Запада могут быть поставлены под вопрос, осмыслены заново, с русских позиций. Быть «поставленным под вопрос» не значит обязательно быть «отброшенным», «отвергнутым», «низринутым». Может быть, совсем нет, но, может быть, и да. Если мы пойдем по пути выстраивания политической системы в соответствии с силовыми линиями русского общества — именно такого, какое оно есть, а не каким его хотят видеть реформаторы и модернизаторы-западники, — мы будем творить, а любое истинное творчество имеет дело с ничто, с чистым листом, с ужасом — и, в частности, ужасом натворить что-то не то…
В отличие от либералов, которые действуют по жесткой программе и критикуют нынешний симулякр с понятных и давно обоснованных западнических позиций, сторонникам Альтернативы-2 нельзя опереться на что-то конкретное, нельзя сделать перевод с американского учебника экономики, политологии или социологии и сказать всем: «Вот она, абсолютная истина, выучите это и поступайте, как здесь написано; это — всё». Для Альтернативы-2 эти учебники надо еще написать. Но учебники пишутся в последнюю очередь, когда великие философы и деятели культуры уже свое отработали и создали здание цивилизации, только тогда приходят систематизаторы, энциклопедисты и компиляторы, сводящие все до уровня руководства, хрестоматии или словаря. Так что Альтернативе-2 явно пока не до учебников.
Здесь важно хотя бы нащупать первые силовые линии того, какой могла бы стать русская форма, русская политическая система.
Есть в русском начале несколько свойств, почти безусловно признаваемых всеми. Русские:
Русская политическая система должна давать этому выражение, и, следовательно, это должна быть:
В том, что мы обрисовали, нет ничего нового. Все это так или иначе, в том или ином сочетании мы встречаем в реальности русской истории, и в каком-то смысле так мы и понимаем политику, общество, государство сегодня. Здесь легко можно узнать и Киевский период, и Московский, и Романовскую империю, и СССР, и наше сегодняшнее понимание того, что и как должно было бы быть. Остается лишь подобрать этим силовым линиям современные формы и соотнести их с тем, что имеем в настоящий момент. Это легко сказать, но не так просто сделать. За каждым понятием, каждым словом, каждым свойством стоят горы текстов, книг, документов, исторических справок, правовых кодексов и уложений. Но глаза боятся, а руки делают. Трудно — не значит невозможно. Конечно, сложнее, чем Гонтмахеру перевести пособие по менеджменту, но все же вполне доступно для русского ума и русской воли.
Не собираясь забегать вперед, я не хочу настаивать на том, что перечислил все главные особенности возможной русской политики или что все из перечисленного — аксиомы. Это лишь иллюстрация. Серьезный разговор об Альтернативе-2 — не дело одной вводной статьи. И это также не дело одного автора — эта задача по плечу поколению, школе, армии, хотя бы отряду русских, желающих построить свою политическую систему.
2012-й и политическая система
В контексте президентских выборов-2012 напрямую вопрос о политической системе России не затрагивается. Это может решиться и в духе статус-кво, то есть в формате симулякра, но может — при определенных обстоятельствах — приобрести и обостренный характер столкновения альтернатив. Я не берусь предсказать, как оно случится — тише воды, ниже травы, или уже не «тише» и не «ниже». Если «тише воды», то не произойдет ничего. Решат, что Медведев, — будет Медведев; решат, что Путин, — будет Путин. Кто решит? Само как-то решится, «демократически». А если само решится, то и дальше, после 2012-го, так все и покатится — то ли на минутку, то ли навечно.
А что, если не так гладко? В таком случае система-симулякр грозит распасться на две составляющие. Набор может быть таким: Медведев как Альтернатива-1 (Гонтмахер — Юргенс) против Путина как статус-кво (как есть), а может быть, даже и Медведев как Альтернатива-1 (снова Гонтмахер — Юргенс) против Путина как Альтернативы-2 (русский путь).
Во всех случаях, и даже в еще не описанных нами ситуациях, победу одерживает «Единая Россия» как надежный и фундаментальный резервуар политической невнятности, который можно наполнить чем угодно, а можно, как сейчас, не наполнять ничем.
Это чисто теоретическое предположение, и прогнозы распада нынешнего политического фантома слишком часто оказывались опровергнутыми. Может быть, чтобы волки наконец-то пришли, стоит прекратить по каждому случаю и при каждых выборах истошно вопить: «Волки! Волки!» Хорошо, пусть не волки. Пусть инерциальный сценарий будет всегда. Убедили.
Трудно сказать, будет ли для России благом, если в 2012-м вопрос о будущей политической системе в России или о дальнейшем сохранении настоящего симулякра встанет со всей остротой. В любом случае представляется, что об Альтернативе думать необходимо, а так как об Альтернативе-1 все, в общем, продумано и остается только строго выполнять указания из Вашингтона, то стоит сосредоточиться на Альтернативе-2, на русской Альтернативе, независимо от того, дойдут ли до нее руки в 2012-м или нет. Даже если никогда не дойдут, мы должны и будем думать о ней исходя хотя бы из верности нашей истории, нашему прошлому и самым высоким, и не симуляционным, а поистине героическим деяниям наших предков, оставивших нам великое наследие, которое мы в очередной раз, увы, некрасиво проматываем.
Александр Дугин
источник тутсоциология, что делать?, кризис, В мире
Что-то где-то как-то приблизительно так
Михаил Ремизов, президент института национальной стратегии:
Модернизация – это тема, которая появилась в нашей публичной повестке не с приходом президента Медведева. Это тема, которая идет с конца 80-х - начала 90-х годов, причем, во многом с повторяющимися лейтмотивами, потому что на рубеже 80-х – 90-х идеология перемен, вот, ну, частью, по крайней мере, каких-то публицистов и политиков интерпретировалась, именно, как идеология модернизации. И, вообще, западная концепция модернизации очень легко легла на пропаханный советским историческим материализмом пласт нашего общественного сознания. Потому что, ну, в конечном счете, идеология модернизации - она была пародией или ответом на идеологию построения социализма. Капитализму, на рубеже 50-х – 60-х годов, было важно показать, что он тоже является идеологией определенной, осмысленной, целенаправленной трансформацией, а не только системой, которая существует сама по себе благодаря саморегулирующимся рынкам. То есть, что он является не только идеологией, то есть, системой, которая стабилизирует существующую реальность, но он является и утопией, то есть, концепцией, которая способна эту реальность трансформировать, системно трансформировать. И вот этот вот утопический элемент капитализма был выражен концепциями модернизации, поэтому, когда собственное идеологическое кредо, так сказать, Страны Советов, рухнуло, обнулилось, концепция модернизации была тем немногим, за что обществоведы и уже слушающие их, так сказать, политики, ухватились. Поэтому, в общем, тема звучит, действительно, давно. Любопытно то, что сейчас к ней произошло возвращение, потому что дискурс реформ, как таковых, он оказался слишком дискредитированным.
Сегодня уже слово реформа вызывает настороженность у самых разных общественных слоев. Лозунги рынка и демократии тоже уже не греют сердце, как это было в 80-ые – 90-ые годы, сами по себе. Поэтому сегодняшнее, вот это вот, возвращение темы модернизации является попыткой оживить тот же самый импульс власти, верховной власти, к трансформации общества, который существовал и в 80-ые и в 90-ые годы, и который, сегодня существует точно так же, просто уже на совершенно другом этапе. Я бы сказал, что в устах власти этот лозунг лучше многих других. Лучше многих других, потому что есть слова, которыми просто можно жонглировать, но я полагаю, может быть, немножко наивно, что слова, объективно, к чему-то обязывают. Лозунг модернизации – он тоже имеет собственную логику, и, в этом смысле, надеется, что сказав «а», система, скажем так, обобщенно, вынуждена будет говорить «б» и «ц». И, в общем-то, задача различных групп политизированной интеллигенции состоит в том, чтобы предложить после «а» свои «б» и «ц». И, конечно, варианты продолжения это расшифровки лозунга модернизации, они различны, и отсюда, действительно, общественная дискуссия, которая в политизированной интеллектуальной среде заметна. Какую логику в концепции модернизации мне представляется важным воссоздать? Прежде всего, модернизация – это целостный подход к обществу, это подход к обществу, который исходит из того, что технологии и инновации не растут на дереве, они не возникают сами по себе, они возникают в социуме. И вопрос не в технологиях и инновациях, как таковых, а в обществе, которое способно их производить и использовать. То есть, первое – это комплексность подхода к обществу, которой очень часто не хватает в управленческой культуре, потому что управленческая культура поражена экономикоцентризмом. Надо понять, что идеология модернизации – это прямой антоним неолиберализма. В том смысле, что экономика модернизации категорически возражает против экономико - центричного и рыночно - центричного подхода. Она говорит о том, что и здоровый рынок и здоровая модель экономического роста возможны только в здоровом обществе. В обществе, которое…, а что такое здоровое общество? Это общество, которое является работающей системой самовоспроизводящихся институтов. Институтов, которые производят, во-первых, полноценного человека, гражданина, которые социализирует его, и которые производят устойчивые социальные связи, основанные, в том числе, и на солидарности, и на доверии людей друг к другу, а это уже предполагает, понимаете, очень много вещей и помимо рынка, и помимо даже чисто, скажем, так, правовых функций государства. Неолиберализм, конечно, не отрицает, что, для того, чтобы рынок существовал нужно право, нужна здоровая судебная система, хотя, почему-то в 90-ые годы об этом часто забывали, но помимо права, нужна, прежде всего, эффективно работающая система национализации на основе национальной культуры. Потому что, в принципе, в современном обществе, в обществе модерна, нет другого способа производить здорового качественного человека, кроме как производить его на основе национальной высокой культуры. Причем, разумеется, любая высокая культура находится в диалоге с другими культурами, она не является изоляционистским коконом, да, и это один из маркеров высокой культуры, она является мировой, но она является и национальной.
Культура – это столь же важный атрибут модернизации, как и экономика. Здесь можно сказать и о политической системе, где тип общества модерна предполагает, конечно, движение от, скажем так, феодальной, что ли, модели власти. Феодал ведь владеет землей и прикрепленными к земле людьми, а политическая власть построена совершенно по-другому. Политическая власть – это определенные отношения представительства. Такая власть, основанная на представительстве, может быть и довольно диктаторской, она может быть необязательно лучше, потому что власть феодала может быть гуманной и, скажем так, необременительной для человека, но власть представительная, она все-таки имеет внутреннюю тенденцию к демократизации. Демократизация на базе феодальной власти невозможна, поэтому, все-таки она имеет тенденцию к тому, чтобы решения, касающиеся большинства, принимались с участием большинства. И это политический аспект модернизации, то есть, модернизация – комплексный подход к обществу, дальше модернизация – это подход к обществу, который предполагает, что его субъектом и, в каком-то смысле, продуктом модернизации является нация, является определенное сообщество граждан, солидарных друг с другом, объединенных общей культурой и объединенных общим проектом будущего. То есть, это, кстати, оправдывает и консервативные элементы модернизации, они присуще и в самой теории модернизации изначально, потому что вненациональные, скажем так, становление общества модерна, является скорее патологией, чем нормой. Прежде чем создать передовое общество, нам нужно создать здоровое общество. К сожалению, нынешнее российское общество я таковым не воспринимаю и, боюсь, оно таковым и не является. Те институты, те механизмы социализации, которые как раз и должны отвечать за здоровье общества, они не справляются со своей функцией в полной мере, поэтому первое дело модернизации – это реконструкция и ремонт вот этих вот социальных систем, социальных машин.
Когда я прочитал статью президента «Россия, вперед!», то меня там, так сказать, «царапнуло» пара вещей. И одна из этих вещей – это попытка представить существующую коррупцию как элемент какой-то традиции российской бюрократии, т.е. попытка говорить о многовековой коррупции, плоды которой мы пожинаем вроде бы как и по сей день, поэтому задача состоит в том, чтобы сдвинуть эту, так сказать, многовековую коррупционную толщу с места. Задача абсолютно такая для подвига Геракла, и следовательно, если мы ее не решим, то не удивительно. Потому что коррупция многовековая, и за пару легислатур сделать с ней что-то трудно. Это одновременно, на мой взгляд, и индульгенция для будущей неудачи, вот на этом направлении, и неверная историческая реконструкция. В чем ошибочность вот этой исторической реконструкции, в соответствии с которой нынешняя проблема - системная коррупция российской бюрократии - является будто бы наследием далекого или менее далекого прошлого? В чем здесь историческая фальшь?
Я не стал бы выступать апологетом или защищать царскую бюрократию, или советскую бюрократию, как системы. У этих систем было множество недостатков, и они описаны в русской и советской литературе, и они на памяти у многих людей, но это были именно недостатки служилых сословий. Вспомним сатиру Салтыкова-Щедрина или какие-то антибюрократические опусы Маяковского уже в период советской России - и там, и там, эта сатира, эта язвительность касается именно характерных, типических черт служилого сословия, т.е. того, что в обиходе называют бюрократизмом, закостеневшим мышлением, таким иррационным.
Это, в общем, действительно оборотная сторона бюрократической системы. Хорошая система - та, которая умеет эти свойства негативные компенсировать. Но это свойство системно предопределенное, и важно, тем не менее, что и советская, и российская бюрократия, были именно служилым сословием, они осуществляли службу. А нынешняя бюрократия, в отличие от тех систем, не является служилым сословием, она осуществляет не службу, а господство. Она является верховенствующей общественной силой. И это связано не с природой самой бюрократии, а это связано с природой политической системы. Бюрократия осуществляет службу тогда, когда над ней есть наглядный, эффективно представленный, зримый суверен. Когда его нет, бюрократия становится сословием не служащим, не служебным, а господствующим. Посмотрим, как с этим обстояло дело в царский период: тогда суверен был воплощен телесно – это был государь. И чиновник, который ворует на службе – ворует у государя. Он знает просто, кого он обкрадывает, и все об этом знают, и это априори нехорошо, это априори социальная патология. И это происходило, и все понимали, что это неизбежно, но это воспринималось как социальная патология, и это являлось социальной патологией. Потому что та инстанция, которой принадлежит как бы полнота общенационального достояния, она была на лицо, и распорядитель этого достояния, государственные чиновники, они знали, что добро хозяйское. Смотрим… монарха убили, но возник другой суверен, другой центр политической системы, и таким центром была партия. Партия, несомненно, была сувереном и фактически верховной силой, которая воплощала всю полноту, и не только волю народа, а всю полноту идеи светлого будущего, которой все это государство было легитимировано. И советская бюрократия: и партийная, и правительственная, на всех уровнях, она, несомненно, присутствие этого суверена ощущала, видела и опять же знала, что добро хозяйское, и что есть определенная система присмотра за этим добром. Соответственно, опять же, элементы недобросовестного использования хозяйского добра были, их не могло не быть, но они были и оставались социальной патологией.
Сегодня, после демократических трансформаций рубежа 80-90-х годов, добро уже не является хозяйским, добро является бесхозным, потому что суверена нет, несмотря на то, что демократические трансформации рубежа 80-90-х прошли под знаком демократизации, т.е. под знаком народного суверенитета. Но что такое народный суверенитет? Это прежде всего система эффективного представительства. Народа, как такового, политически не существует, если он эффективно не представлен. А эффективное представительство предполагает два важных элемента: во-первых, оно предполагает способность отображать целостность народа, во-вторых, его многообразие. Целостность народа в системе отображается в формах собственно национально-государственной идеологии, форма гражданского культа, того, что можно даже назвать гражданской религией. Это штука, которая есть во всех состоявшихся государствах современности, более или менее заметных. Даже те государства, которые приводятся в качестве примера аполитичного благополучного существования, такие как Швейцария, не лишены этого общегражданского культа. А уж если говорить об Америке или Франции, то там он выражен предельно интенсивно. Это форма представления народа, как целостности – вот этот гражданский культ. Что же касается представления народа в его многообразии, то это – работающая демократическая система, в которой большинство способно формировать власть, а политические меньшинства имеют гарантии учета их мнения. Вот вне этой системы, вне этой модели, о представительстве большинства говорить сложно. Возможно, какие-то другие формы представительства большинства, в принципе, исторически возможны. Например, я считаю, что не самой удачной, но исторически работающей на каких-то отрезках, является модель харизматического плебисцитарного лидерства, когда политическая воля народа, как такового, концентрируется в отдельно взятом лидере, который осуществляет какую-то миссию. Это тоже возможно, возможны разные варианты представительства, это надо понимать, что здесь это не то, что какое-то понятие нормативное сугубо, что это хорошо или плохо, возможны, в том числе, и отталкивающие варианты представительства, если состояние общества отталкивающее.
Но так или иначе мы фиксируем, что если нет этого эффективного, наглядного представительства, воли целого, воли народа в жизни государства, то нет и суверена. И значит, все то, что номинально принадлежит суверену, чем распоряжается государственный аппарат, является бесхозным, и значит де-факто оно присваивается государственным аппаратом, и аппарат неизбежно начинает распоряжаться этим добром как своим собственным. И это уже не системная патология, коррупция в системе, где суверен отсутствует, где он не представлен, является, наоборот, нормой функционирования государства. В этом смысле в постсуверенной ситуации коррупция является, так сказать, последним словом наиболее последней завершенной формы государственности. И боюсь, что мы находимся в этой ситуации. И поэтому, собственно, коррупция является системной, и поэтому она является исключительной. По своему характеру, по своему типу, применительно к сегодняшней России. И поэтому я бы не стал ее корни возводить к временам кормления или к временам Николая 1, который сказал про столоначальников, которые правят Россией, или к временам Маяковского с его филиппикой в отношении бюрократизма, или даже к временам позднего Союза. В общем, все немножко серьезнее. И эту системную патологию можно исправить, конечно, только политическими средствами, только каким-то чудом возвращения суверена.
демократия, автократия, В мире
Проза, депутаты, выборы, В мире
Мануэль был в абсолютном восхищении от Рауля и приглашал его к продолжению рассказа снова и снова. Наконец он воскликнул с интересом: - Рауль, я решительно настаиваю на твоей карьере политика и дипломата! Из тебя выйдет превосходный политик! У тебя же есть все для этого: и длительный опыт общения с иностранцами, и огромный багаж знаний, и ты превосходно владеешь словом. Одно только твое участие в управлении государством может изменить жизнь людей в стране к лучшему! Причем это будет не только выгодно для тебя, но и для твоих близких родственников и друзей.
- Как можно говорить о счастье людей и выгодах близких и друзей? – мягко упрекнул Рауль Мануэля. – По моему мнению, для человека естественно заботиться о своих близких и нести за них ответственность. Но когда люди несут ответственность за счастье человеческое в целом – это слишком неподъемный груз для тех, кто должен заботиться о близких ему людях. Ведь каждый человек хочет видеть счастье и роскошь вокруг тех, кого любит. Разве не дашь ты тысячу рублей своему сыну, а нищему один рубль? Когда бы ты поступил наоборот? Так и будучи у власти я буду искать не выгоды для человечества, а выгоды для своих родственников и друзей, иначе они буду обижены на меня, и осудят меня, несправедливо полагая, что я должен уделять им больше внимания, чем всем другим. А вслед за ними и те, кто помог мне добиться такой власти, будут просить у меня благодарностей и почестей. Разве смогу я им отказать?
- Но разве ты не сможешь влиять на важные государственные решения, которые в свою очередь влияют на судьбу народа? И тем самым ты сможешь добиться большей пользы, чем оставаясь в тесном круге своих друзей и знакомых.
- Добьюсь ли я большей пользы? – спросил Рауль. – Если вокруг меня сто человек я и то не всегда могу понять, чего они хотят. Но когда я буду представлять тысячи или сотни тысяч, то, как смогу я учесть все разнообразие их мнений? Сейчас я могу позволить себе заботиться о близких моему сердцу людям и уделить им все мое внимание. Но когда я буду заботиться о тысячах, то каждый раз меня будет съедать стыд из-за того, что я уделяю большее внимание им, чем остальным людям. Мне кажется, что и так немало людей, которые предпочтут такое положение. Причем стыд заботы о себе, родственниках и друзьях им чужд, что позволит им в полной мере насладиться такой властью. Разве будет огромным уроном для государства, если оно обойдется без меня?
Не выдержав такого уничижения, я возразил: - Хорошо, что ты не стремишься к деньгам или власти. Твоя скромность и человеколюбие достойны уважения, также как я уважаю и тех людей, которые участвуют во власти. Но мне кажется, что от твоей приверженности к собственной скромности могут пострадать и те, кто тебя окружают и надеются на твой ум и качества лидера. Кроме того, в твоем лице государство приобретет несомненную пользу, даже если ты будешь ближе думать о друзьях, чем о прочих.
- Ты ошибаешься, друг, - ответил мне Рауль. – Во-первых, в высокой оценке моих способностей, во-вторых, в возможности моей вящей пользы для государства. В первую очередь всякие политики извлекают пользу из власти деньгами и употребляют их с надлежащим умом, распределяя между теми, кто сможет из них извлечь больше выгоды. Я же ничего не смыслю в денежных делах, а кроме этого, и ненавижу сами деньги, которые дают власть большую, нежели уважаемое имя. Будь я на месте мирового божества, то употребил бы свою власть на то, чтобы осталось только две денежных единицы – уважение и любовь. Тогда нищие по справедливости будут не те, кто слабее или глупее, а те, кто более ненавистен обществу: лжецы, предатели, воры и убийцы. Каким же образом я смог употребить свое такое отношение к тому предприятию, которое называют государством? Разве не стали бы ненавидеть меня и презирать за глупость, если бы мог я предположить жизнь без денег? Политики и бюрократы охотнее зарабатывают деньги, чем приносят общественную пользу. Они без особого внимания выполняют свои обязанности, но по поиску законных и незаконных способов увеличения своего богатства они настолько усердны, что это вызывает во мне восхищение их умом. Кроме того, если бы я посоветовал распустить их свиту помощников, которые пользуются всеми благами своего положения, но не приносят никакую пользу для государства или дал рекомендацию думать об общественном благе, нежели о своем собственном, то не прослыл бы я среди них глупцом и предателем? Кто среди них действительно настолько умен, чтобы выслушивать чужие советы, вместо того, чтобы пользоваться льстивым уважением своей свиты? Так устроен человек, что докажи ему что он прав, то он все равно скажет, что он прав, даже если неправ на самом деле. А если жизнь вознесла человека так высоко, что он руководит другими, то менее всего он склонен признать свою неправоту и послушаться умного совета. Зато с удовольствием он признает на себе власть грубой силы и денег, когда с тем или иным к нему пожалуют гости, и с удовольствием будет выслушивать их советы и указания о том, как следует поступить.
Особенно мне видится нелепым, когда проводится парламентское собрание лиц власть имущих, где они представляют интересы тех, кто заплатил наибольшую стоимость или показал наибольшую силу. Зачитывая свои речи, они не всегда могут запомнить их содержание и когда по особенно спорным решениям начинаются дебаты, они используют в качестве доводов собственную драчливость или аргументируют непристойностями, которые сейчас и повторять не стоит. На таких собраниях зачастую оскорбления носят более выгодный маневр, чем апеллирование к историческому или научному опыту. А между тем всему тому, что принято на подобных собраниях мы со спокойствием предоставляем существовать, и верим в законность таких решений. Впрочем, и такие решения часто служат во благо общества, но, прежде всего, преследуют интересы тех, по чьей воле они была приняты.
кризис, просто о сложном, экономический кризис, В мире, Для всех
Сегодня разговор на общие темы. Про зависимость экономики от политики и наоборот.
А.ОСИН: 23 часа и 6 минут. Здравствуйте. Михаил Хазин у нас в эфире, приветствую вас этим поздним вечером.
М.ХАЗИН: Добрый вечер.
А.ОСИН: Алексей Осин у микрофона, Николай Котов за звукорежиссерским пультом. Но мы тут сговорились продолжить полемику, которая началась, кстати, с участием все тех же персонажей. Я попал, по-моему, в прошлый или позапрошлый вторник на вашу речь, скажем так, ваш рассказ о причинах дефолта и персональных виновниках этого мероприятия. Так вот, насколько я понимаю, был ответ на эту передачу, она не осталась неуслышанной. Что произошло?
М.ХАЗИН: Да. (смеется) Я телевизор не смотрю обычно, а «Познера» вообще не смотрю – я не видел ни одной передачи. Но тут донесли, что в воскресенье, интервьюируя Кудрина, Познер его спросил, вот, правда ли, что он является одним из организаторов дефолта, как сказал в «Эхо Москвы» Михаил Хазин. Ну, Кудрин, естественно, ушел в несознанку и начал объяснять, что «вот, мы когда пришли за год до дефолта, все уже было сделано». Ну... Как это? «Поздравляю вас, гражданин соврамши». Ну, это, впрочем, и понятно.
А.ОСИН: «Все было украдено до нас»? Он попытался в этом выступить?
М.ХАЗИН: Да-да-да. «Все было украдено до нас». Нет, на самом деле, я просто самолично писал докладную записку президенту Ельцину, собственно. С этого началось экономическое управление, нам поручили летом 1997 года разобраться, что же, все-таки, происходит в российской экономике. И мы написали честно к октябрю 1997 года, что если не девальвировать рубль до Нового года, то где-то к концу лета – началу осени 1998-го нас неминуемо ждет дефолт. И в этом смысле сказки о том, что вот, типа, мы все сделали, мы все спасли, чуть было не спасли, но нам не дали низкие цены на нефть – это, по меньшей мере, наивно.
Кроме того, нужно учесть, что низкие цены на нефть уже были. Я хорошо помню, как была создана комиссия совместная правительства и администрации, которая должна была думать что делать с крайне низкими ценами – а тогда цены на нефть были ниже 10 долларов за баррель. Я это хорошо помню, потому что, как бы, организационными, ну, грубо говоря, ответственными секретарями комиссии от правительства был тогда министр топлива и энергетики Кириенко, а от администрации был я. И мы обсуждали с Кириенко, сидели, думали, а чего тут можно сделать? Тут так, тут сяк. Я довольно много тогда занимался, мы изучали инструкции по уплате акцизов, которые, кстати, тоже Министерство финансов писало. Пришли к выводу, что там можно без изменения законодательства и даже не принимая постановления правительства, просто изменение инструкции Минфина и Госналогслужбы. Тогда Госналогслужба была вне Минфина, она была отдельной организацией. Можно было что-то там сделать.
Поэтому это неправда. Ну а кроме того нужно еще учесть, что есть еще формат...
А.ОСИН: Извините, я вас так понял, что он не внял вашим рекомендациям или идеям, и не сделал того, что можно было сделать?
М.ХАЗИН: Да. Он не сделал того. Ну, правда, на самом деле, нужно прямо сказать, что...
А.ОСИН: Так нет, это ж разные вещи: привел к дефолту или не смог предотвратить дефолт. Или нет?
М.ХАЗИН: Ну, тут есть разные вещи. Политика, которую организовала команда, в которой Кудрин был важным участником, привела к дефолту. Попытка ее изменить – наша.
А.ОСИН: А в чем она заключалась, в двух словах?
М.ХАЗИН: Нужно было провести плавную девальвацию рубля до начала 1998 года. И тогда бы все было бы нормально, ну, относительно. Вторая вещь, которую они сделали, это уже просто чистая техника. Это то, что они вместо того, чтобы просто напечатать рубли, выплатить уже существующие транши ГКО без новых... Разумеется, была бы инфляция по рублю, была бы девальвация рубля, но она и так произошла, инфляция и девальвация. Вместо этого они объявили суверенный дефолт.
Сделано это было по очень простой причине – им нужно было вытащить из-под удара близкие им коммерческие банки, которые были в обязательствах перед западными банками, точнее сказать, перед несколькими американскими банками, которые играли на рынке ГКО. Отметим, что рынок ГКО был очень специфический, там было очень мало иностранных банков – в основном, они были американские. Других туда затащить не удавалось, и вполне понятно почему – потому что инсайд там процветал и все участники прекрасно знали, что, в общем, можно и нарваться.
А.ОСИН: Ну, то есть такие, договорные матчи, да?
М.ХАЗИН: Да-да-да. Причем, действительно, было не секретом, что ряд руководителей наших финансовых, прежде всего называлось имя некоторых руководителей Центрального Банка, очень активно сами играют на рынке ГКО, получая довольно значительную прибыль.
А.ОСИН: Ну, то есть, насколько я понял, опять, по-обывательски спрошу вас, вот, был выбран вариант «Фиг вам», то есть «Мы вам ничего не отдадим» - это первый. А второй был, долги снизить плавно путем увеличения...
М.ХАЗИН: Нет, вариант был такой. Вместо того, чтобы заставить платить тех банкиров, которые на этом наживались и которые бы начали предъявлять претензии к тем чиновникам, которым они отдавали часть прибыли, вместо этого была сделана система, отказ платить, банковский дефолт.
А.ОСИН: Вот я и говорю: «Мы не будем платить».
М.ХАЗИН: «Мы не будем платить», но в результате значительную часть этого оплатили вкладчики. То есть фактически пострадали люди. И потом еще пострадал тот бизнес, который не входил, как бы, в близкое окружение этих самых младореформаторов.
А.ОСИН: Но если инфляция была бы большая, то они бы тоже пострадали. То есть их вклады обесценились бы. Правильно или нет?
М.ХАЗИН: Она и так была большая. Но если бы так, то граждане, увидя, что высокая инфляция, могли бы, например, поменять рубли на доллары и потерять меньше. Они были лишены такой возможности. Их рублевые счета были заморожены, а по долларовым счетам им, в конце концов, вернули деньги, но рублями по старому курсу. Ну, там были разные варианты, но в общем и целом это такая операция. Ну, это понятно: вот эта связка ГКО-валютный коридор. Я напомню, что валютный коридор ввела как раз команда молодых реформаторов, когда в октябре 1995 года пришел, стал председателем Центробанка Дубинин. Вот, после этого они сразу же устроили быстро валютный коридор и стали очень активно накручивать пирамиду ГКО.
А.ОСИН: А что, неприближенные к власти банкиры и бизнесмены – они что ж, не знаю, что нельзя играть в азартные игры с государством? Я же банальность просто говорю.
М.ХАЗИН: Ну, у них были такие доходы, что они, в общем, считали, что... А потом они четко понимали: их спасут свои же ребята.
А.ОСИН: Это «свои». А те, кто пострадал в итоге?
М.ХАЗИН: А те, кто пострадали, ну, как бы, они рисковали. Грубо говоря, получали 50%, там, 30% в месяц была доходность. Ну, если 2-3 года так получать, то потом можно плюнуть и уехать там...
А.ОСИН: Я даже со своими мизерными копейками не пойду в банк, который предлагает мне такой доход.
М.ХАЗИН: Вы понимаете, это принципиальная разница. Вы, как бы, человек, ну, грубо говоря, человек честный, сразу чувствую здесь какую-то грязную историю. А человек, который ищет грязную историю, на которой можно заработать, тут же туда и прибежит. Это совершенно естественная и понятная ситуация. То есть в этом смысле, ну, как бы, нужно отдавать себе отчет, что эти люди, придя к власти, все-таки, решили, что власть – это способ заработать деньги. Вот, они не понимают, что власть – это совершенно другое. И, к сожалению, как были по психологии младшими научными сотрудниками, которые не понимают, что такое власть, так и остались, в общем-то, до сих пор.
Причем, там есть еще целая куча вопросов, на которые нет ответа. Что было с последним траншем денег МВФ, который к нам поступил? Точнее, не поступил? Ну, утверждается, что он на территорию РФ так и не попал. Правда ли, что основными игроками на рынке ГКО были как раз те банки, в которых ЦБ держал резервы? Почему не были наказаны? А список был, и в этом смысле ФСБ работала абсолютно чисто, вся информация была. Почему не были наказаны чиновники, которые играли на рынке ГКО? Ну, дальше там много-много, вопросы-вопросы-вопросы.
Причем, на самом деле, ведь, идиотизм в чем состоит? Ведь, они же сами создали... Ну, нужно при этом учесть, конечно же, тут очень мощный американский след. Не секрет, что тогда в 1995 году идея валютного коридора была, очень активно лоббировалась некоторыми американскими банками, которые там потом очень активно играли на этом рынке. И вполне конкретные люди из руководства, там, Министерства финансов США тоже в этом явно совершенно участвовали. Ну, вот, не зря же некоторые эксперты называют администрацию Клинтона и, соответственно, ту ее часть, которая работает сегодня с Обамой, клептократическими. Это же не просто так.
Но самое неприятное во всем этом состоит в том, что... Вы понимаете, любая организация, любая элита – ее авторитет определяется теми целями и задачами, которые она ставит. Вот, если она ставит целью развитие, а можно было конкретно не любить Сталина или, там, Ивана Грозного.
А.ОСИН: Петра Первого.
М.ХАЗИН: Или даже Петра Первого, который, конечно, в этом смысле резко выделяется на общем фоне своей кровожадностью. Но у них были цели и задачи, которые они реализовывали. И, в общем, та цена, которая была заплачена, ее можно объяснять, что, вот, мы заплатили столько-то, но получили столько-то. Но когда плата есть, а результатов нет, ну, согласитесь – вот я уже про это объяснял – можно много...
А.ОСИН: Так, цели же нет. Цель – заработать.
М.ХАЗИН: Совершенно верно. Вот, можно много рассуждать на тему о том, какие кровожадные люди были, которые в 30-е годы строили город Норильск и еще чего-то. Там люди умирали, еще чего-то. Но они понимали, что они делают: они это делают для того, чтобы государство развивалось и чтобы люди в этом государстве жили лучше.
А.ОСИН: То есть одни жили, а другие не жили совсем.
М.ХАЗИН: Да. Дальше начинаются сложные рассуждения, можно ли назвать извергом хирурга, у которого, как бы, в руках умирает каждый десятый больной?
А.ОСИН: Нет, ну, если он, извините, начинает делать операцию с целью сделать его здоровым, тогда, конечно, он не виноват. А если он изначально 3-х больных режет, чтобы один жил хорошо – у одного берет печень, у другого почки, у третьего сердце.
М.ХАЗИН: Это понятно. Но я-то имею в виду немножко другое. Вот, врач, хирург. У каждого хирурга есть свое личное кладбище, ну, если он там только не пальцы разрезает. Так вот, вопрос: если мы – абстрактные поборники, общечеловеки, то мы должны сказать «Этот сволочь и гад, он убил 30 человек, потому что если бы он не начал резать, они могли бы еще какое-то время пожить». С другой стороны мы можем сказать: «Он спас, вытащил с того света 1500 человек». Вот, надо четко совершенно понимать, что человек, который хочет добиться результата, там, вытащить 1,5 тысячи человек, он должен брать на себя ответственность.
А.ОСИН: Но это опасная у вас философия.
М.ХАЗИН: Это не опасная философия.
А.ОСИН: Ну вот, смотрите. То, как развивалась планета целиком, вот то, на что мы потратили, сталинский режим потратил 20 век, тратилось 300. Вот вся и разница. Но за 20 лет за эти результаты заплачено миллионом человеческих жизней. Я считаю, что это не адекватная цена. Вы считаете, что была поставлена цель.
М.ХАЗИН: Нет, еще раз говорю, я сейчас не говорю о том, адекватные или не адекватные. Я просто говорю о том, что, в принципе, такого рода вопросы ставить можно.
А.ОСИН: Но если залезть на гору и по черепам, тогда да. Вот, у меня цель – залезть на гору.
М.ХАЗИН: Это вопрос. Нет, тут цель не залезть на гору, тут другая цель. В Российской империи на протяжении 200-300 лет каждые 2-3 года был тяжелый голод, умирали десятки, сотни тысяч человек. От голода. Последний голод в СССР был в 1947 году, был сильный неурожай и последствия войны. После этого голода не было. Вопрос: чья эта заслуга? Ну, и так далее, и тому подобное. То есть я еще раз повторяю, спорить можно много, что есть цена. Я уже объяснял, что можно ли считать ценой, как бы, священное право частной собственности, 2 миллиона человек, которые умерли во время Великой депрессии в США от голода. Ну вот, как бы, считайте. Они топили зерно в море, чтобы цены не падали ниже.
А.ОСИН: Ну, это известно, да.
М.ХАЗИН: Вот это проблема, которую можно решать. Хотя, Обама, который в этом смысле ответственный политик, он и говорит: «У нас были сложные моменты, имея в виду в частности Великую депрессию, по вполне понятной причине, ассоциации слишком очевидные. Но сегодня не время их обсуждать». А, вот, в данном конкретном случае, когда мы говорим о Норильском Никеле или еще чего-то, можно спорить, были ли оправданы те жертвы, которые были сделаны, для достижения той цели, которая была достигнута, скажем, в 70-е годы? Но уж точно эти жертвы не оправдывали то, чтобы некоторые молодящиеся джентльмены ездили с кучей барышень в Куршавель.
А.ОСИН: Тут совершенно я с вами согласен. Абсолютно.
М.ХАЗИН: Вот, надо четко совершенно это понимать. Вот, в этом смысле некоторые вещи, которые были сделаны в 90-е годы, заведомо преступные. То есть люди, которые приватизировали Норильский Никель, это люди, которые плюнули на могилы тех, кто там похоронен.
А.ОСИН: Ну, да. Просто это разные вопросы. Сталинское наследие и 90-е годы – это разные преступления.
М.ХАЗИН: Это разные преступления. Но я просто хочу сказать, что есть разный уровень обсуждения проблем. Но если уж мы в одном месте начали поднимать уровень морали и нравственности, то нужно их поднимать и в другом. И вот это самая страшная вещь, которая была сделана. Я уже много раз говорил, что главная проблема наших реформаторов 90-х годов состояла не в том, что они там были, что кто-то был клептоманом, кто-то был идиотом или еще чего-то. Везде всегда кого бы в какую бы ты группу не взял, среди них есть люди вороватые, среди них есть люди глуповатые. Проблема в другом – они оказались несоответствующими той задаче, которая стояла перед страной. Ну, вот, грубо говоря, у вас задача: вы должны найти в стране и вырастить человека, который должен пробежать 100 метров за 10 секунд. Ну, я не говорю про то, что в нашей стране уже очень давно не было такого человека. Ну, хорошо, пускай 800 метров...
А.ОСИН: Такой есть.
М.ХАЗИН: Борзаковский, да. Совершенно верно. Ну, а вы вместо этого берете какого-то увальня провинциального и говорите: «Ну да, он зато наш человек».
А.ОСИН: Не, в этом смысле я вас понял, конечно.
М.ХАЗИН: Вот. Ну, собственно, на этом, я думаю, предварительную часть – у нас осталось не так много времени – давайте на вопросы хотя бы на какие-нибудь ответим.
А.ОСИН: Ну вот, честно говоря, то, что я нашел сегодня. Владимир Владимирович Путин, председатель правительства сказал, что не видит оснований для того, чтобы коммерческие банки держали ставку ипотечного кредита на уровне 14%.
М.ХАЗИН: То есть он хочет больше или хочет меньше?
А.ОСИН: Нет, ну, разумеется, меньше. И основание, наверное, такой высокой ставки, из-за чего об этом отчасти говорили. И вы знаете, я вот что хочу вас спросить. Вот, ваше мнение? Вот, кстати, в свете того разговора, который вы сейчас ведете. Вот, на взгляд Путина, может быть, и на ваш тоже это неоправданно высокая ставка, из-за этого все стоит. Что нужно сделать? Либерально-рыночными какими-то механизмами пытаться не получается. Что, каленым железом, железной рукой? Что делать?
М.ХАЗИН: Нет. А понимаете, в чем дело? Что значит «железной рукой»? Для того чтобы железной рукой банк дал деньги, ему эти деньги нужно дать. А у банка позиция простая: «Если вы даете мне деньги на 50 лет, вы, государство, я их буду отдавать в ипотеку хоть под 2%. Ну, хорошо, ладно, инфляция у нас сейчас 8% - под 9% буду давать. Мне не жалко. Но у меня есть риски. Сегодня я беру деньги на полгода, и в том случае если я дам их кому-то на 30 лет, да он, может быть, вернет через 30 лет, а мне через полгода надо возвращать депозит, привлекать новый. А если он не привлечется или привлечется под ставку бульшую? И что делать?» А, вот, делать так, чтобы у банков были длинные деньги, это политика государства. Это макроэкономическая политика и об этом много говорилось в 90-е годы и сейчас.
А.ОСИН: Ну, тогда вопрос такой. Как вы считаете, вилка между инфляцией и вот этой ставкой – она должна быть какая в современных условиях? Вот, она нормальная 5%?
М.ХАЗИН: А чем меньше риски, тем меньше может быть эта разница.
А.ОСИН: Но риски-то – это субъективное мнение банкира?
М.ХАЗИН: Нет, почему? Они оцениваются достаточно легко. Имеется статистика. Статистика невозвратов, статистика, соответственно, обмена вкладов и т.д., и т.п. У вас экономическая ситуация ухудшилась, конъюнктура, граждане стали из банков забирать деньги. А у банков денег нет, потому что они в ипотечных благах. Организуйте рефинансирование ипотеки настоящее, качественное. Ну и так далее, и тому подобное – там очень много, чего можно сделать. Можно сделать!
Тут есть еще масса проблем. Если вы выдадите слишком много ипотечных кредитов, то нужно увеличивать объем строительства.
А.ОСИН: Ну, у нас, говорят, стоит построенное, но непроданное.
М.ХАЗИН: У нас стоит построенное, но непроданное, потому что оно очень дорогое. Гражданин сегодня не будет покупать. Сегодня в Москве реально продаются однокомнатные квартиры. Уже с двухкомнатными проблема, более высокие вообще не продаются. Ну, нету у людей денег – ну, что вы с ним будете делать? И они не могут брать эти кредиты, потому что они эти деньги, в принципе, не могут вернуть. Вот, по такой цене. Давайте строить дешевые. Можно строить дешевые! Ну, возьмите какое-нибудь Солнцево и какой-нибудь городишко, который на таком же расстоянии от центра Москвы, но не в Москве. Там квартиры будут в 3 раза дешевле, ну, в 2. Не принципиально.
То есть на самом деле вся проблема состоит в том, что в нашей стране отсутствует более-менее стратегия макроэкономическая. Это принципиальная политика. В бытность работы в Экономическом управлении, я просто выколачивал. 3 раза президент Ельцин давал правительству поручение подготовить программу структурной перестройки экономики и промышленной политики. Но тогда хоть у правительства была среднесрочная программа. Начиная с 2000-го года, с 1999-го, у правительства вообще нету среднесрочной программы, никто не знает, чего оно делает. Вот, цель у него какая через 3 месяца? Через полгода какая цель? Через 2 года какая цель?
У нас написано там: «В 2020 году построить коммунизм». Замечательная цель, благая. Все «за». Как вы это будете делать? Как вы добьетесь результата? Отдайте себе отчет, ребята, что цена на нефть, в среднем, будет падать. И не может не падать, потому что кризис продолжается. Ну и так далее, и тому подобное. Я уж не говорю про то, а отчеты их? Вы уж меня простите, вот, в наших неоконовских обзорах, в последнем обзоре мы смотрели статистику. Понимаете, каждая конкретная цифра из тех, что выдает правительство, может быть и верная. Но уже любые 2 которые вы взяли, они уже одновременно верными быть не могут. Ну, ребята, ну, вы хоть чуть-чуть-то поработайте, хоть согласуйте те цифирьки, которые выдаете. Ну, также нельзя, в самом деле.
А.ОСИН: Действительно. И, кстати, меня тут: «Осин, вы все бьетесь за право умереть в теплой кровати. Вы все равно умрете, какая вам разница где?» Ну, тут из интернета, поэтому, будьте любезны, подписывайтесь лучше сразу, потому что ситуация такая, что вы длинные сообщения пишите, а доходит только половина.
М.ХАЗИН: А почему, собственно, это плохое право умереть в теплой кровати?
А.ОСИН: А я, в общем, и не бьюсь особенно.
М.ХАЗИН: Ну, не важно, ладно – это шутка глупая. Давайте дальше. (все смеются)
А.ОСИН: Так. «Цена – жизнь страны. Есть система, выживающая за счет разнообразия, и есть за счет продуктивности».
М.ХАЗИН: Это я не понял.
А.ОСИН: Вот, я тоже, да.
М.ХАЗИН: Это очень умно, да, но, видимо...
А.ОСИН: Красиво. «Уважаемый Михаил, подскажите простому человеку, в чем копить деньги?» Ну, раз уж...
М.ХАЗИН: Ну, столько раз обсуждали, что я уже говорил: если надолго, то золотые монетки. Если коротко, то пакет валют разных – евро, доллар, франк швейцарский, юань, если есть возможность.
А.ОСИН: Но тебя зацепила, вы знаете? Ну, потому что вы довольно-таки по лезвию бритвы ходили в первой половине программы, ну вот то, о чем сказали. «Правомерно поставить вопрос, - пишет Закир из Сибири, - и так: если бы не Сталин и его жесточайшие меры, то жертв было бы еще больше, да и россиян, и русских как таковых сегодня не было бы вообще». Не так?
М.ХАЗИН: Может быть, может быть. Совершенно не исключаю. Что если бы мы проиграли бы войну, то не было бы.
А.ОСИН: Ну, вы знаете, да. Я думаю, что это, вообще, длинный разговор и Николай Викторович уже машет нам руками. Я надеюсь, что мы его продолжим уже, может быть, в олимпийскую неделю. Спасибо вам. У нас в гостях был Михаил Хазин, всегдашний наш вторничный собеседник. Алексей Осин. Счастливо вам. Но я-то не прощаюсь – о спорте еще поговорим.
М.ХАЗИН: Да. Счастливо, до свидания. В следующий раз об Олимпиаде будем разговаривать.
А.ОСИН: Именно.
Благоденствие древнегреческих полисов, Империи Птолемеев и Римской республики зиждилось на труде рабов и по сию пору эти цивилизации остаются примером высокоразвитых государств. Если убрать порох и электричество, то наша цивилизация во многом проигрывает Древнему миру. Идеи права, государственного управления, медицины и математики зародились именно тогда, а заслуга потомков лишь в их развитии.
Пожалуй наиболее важным историческим фактом, подтверждающим величие древних правителей, является благоденствие граждан. Если сегодня слово "гражданин" звучит не с подобающей гордостью, то это лишь вина самого государства, не придающего этому понятию особого привилегированного статуса. Выскажу свое личное мнение: права гражданина (осуществление торговой деятельности, участие в политической и общественной жизни, право на государственные льготы) необходимо заслужить. Мужчины, не готовые защищать свое государство, не имеют права и называть себя гражданами и претендовать на равное отношение по сравнению с теми, кто за это государство готов умереть. Также как и проститутки. Назвать продажную женщину гражданкой своей страны означает оскорбить саму страну и саму идею стремления общества в лице государства к высоким нравственным идеалам. Впрочем, гражданство, его права и обязанности - это отдельная тема для разговора.
Следует заметить, что граждане древних городов львиную долю своего времени отдавали войне, спортивным состязаниям, философии и политике, что весьма благоприятно влияло на развитие государства. Во многом эта возможность обеспечивалась за счет того, что трудовые обязанности выполняли рабы.
Все мы выросли в эпоху, единогласно осуждающую рабство, хотя оно было окончательно отменено лишь в 20 веке. Тем более, что мы выросли в стране рабочего класса. Кто не помнит эту классическую фразу: "Мы не рабы - рабы немы!".
Если вспомнить историю, то рабы появлялись из трех источников: военнопленные, должники и осужденные за преступления. В зависимости от исторического периода отношение к рабам также было различным: от полной власти, вплоть до убийства, и до власти, ограниченной различными законами.
Человеческая жизнь бесценна и полная власть над ней - это кощунство. Но стоит взглянуть на возможности рабства иными глазами.
Рассмотрим две фактические ситуации:
Факт первый заключается в том, что в нашей стране (да и не только в нашей) во время кризиса множество управленцев покончило жизнь самоубийством из-за непомерных долгов.
Факт второй, который людям, незнакомым с криминалом, следует воспринять на веру, а тем, кто знаком и так известен. Люди, которые не возвращают долги совсем не плохие и это зачастую не их решение, а отсутствие возможностей, как таковых. Таким образом, возврат долгов в судебном порядке занимает чертовскую уйму времени, а может ничем и не закончится. Тогда должникам предлагается работа любого вида, часть оплаты (или полную оплату) с которой забирает кредитор. Этакое неофициальное рабство. К слову сказать, работа эта абсолютно различного вида - от участия в строительных работах до заказных убийств.
Такой труд, на первый взгляд, безжалостен, но он менее безжалостен, чем горячий утюг на грудь. Человеку предлагается возможность отработать деньги. Никто не заинтересован в том, чтобы убивать должника, потому что мертвецы денег не возвращают.
Таким образом, вместо того, чтобы обязать человека вернуть деньги (не знаю как и чем, но вернуть!) и тем самым поставить его на возможный путь самоубийства, отличной возможностью является его трудовая повинность на срок возврата долга, иными словами трудовое рабство. При первом рассмотрении звучит резко, дико и достойно осуждения. Но трезвые люди с объективными взглядами согласятся, что это отличная альтернатива самоубийству или ненужной жестокости.
Принятие трудового рабства помогает решить проблему рабочих мест, предлагает альтернативу должникам и отличную возможность кредиторам вернуть свои деньги без насилия. Но это все возможно исключительно при его должном законодательном регулировании. Так, например, трудовое рабство никак не должно отменять права человека на его жизнь и здоровье. Тот, кто владеет рабом, обязан обеспечивать ему достойные условия существования, заботиться о его здоровье и питании. Срок рабства ограничен временем возврата задолженности.
Таким образом, вношу на рассмотрение достойных граждан это предложение, чтобы услышать ваше суждение.
для мозга, социология, !!!Ахтунг!!!, В мире, !!!ВНИМАНИЕ!!!
.
Это обзорный курс. Читается уже почти выпускникам. Курс прочитан для 4 курса социологического факультета МГУ в 2008 году. Дальнейшее самостоятельное изучение подробностей приветствуется.
.
СМОТРЕТЬ или ЧИТАТЬ или СКАЧАТЬ КУРС ЛЕКЦИЙ
Лекция № 1 Структуралистская топика социологии
Часть 1. Философские основания классической социологии. Основные авторы и направления Итог • Аристотель: от логоса к логике
Скачать видеозапись лекции №1 в формате flv. . Лекция №2 Социология воображения Часть 1. Семинар Eranos. Предпосылки возникновения социологии воображения• Разработка теории воображения. • Ричард Вильгельм – «Книга Перемен» • Рудольф Отто – концепция сакрального • Карл Кереньи – новое открытие греческой мифологии • Мирча Элиаде – вечное возвращение • Анри Корбен – mundus imaginalis • Адольф Портман – неотения • Поль Раден – фигура трикстера • Гершом Шолем – структура еврейской каббалы • Мартин Бубер – философия хасидизма • Вольфанг Эрнст Паули – синхроничность и спин • Гастон Башляр – теоретик науки и грез • Жорж Дюмезиль – трехфункциональная гипотеза социального класса • Клод-Леви Стросс – мифологика • Жильбер Дюран – разработка социологии воображения Часть 2. Антропологические структуры воображаемого: статус мифоса и антропологический траект • Дюран от топики к теории (гранд-теория социологии воображаемого) • Статус l'imaginaire: его первичность • Понятие «антропологического траекта» • Имажинэр и смерть • Статус мифоса/динамика мифоса • Режимы и группы внутри имажинэр diurne/nocturne Часть 3. Diurne, «дневной режим»/героические мифы • Постуральность • Смерть как другое • Дуализм и триада • Социальные аспекты режима диурна • Мускулиноидность Часть 4. Nocturne, «ночной режим»: мистические мифы • Эвфемизм • Мистическая группа мифов • Доминанта ноктюрна • Режим матерей • Чаша как эвфемизация бездны • Антифраза • Золото-экскременты • Проглатывающий-проглоченный • Глишроидность (эпилептоидность) • Идентичность как альтеритас • Феминоиды Часть 5. Режим ноктюрна 2: драматические мифы • Режим драмы как умеренный эвфемизм • Копулятивная доминанта • Символы синтетической группы • Драматическая идентичность • Мир невест • Миф о прогрессе и Прометее • Драматические феминоиды • Синтония Часть 6. Объяснение логоса через мифос • Социум как проекция режима диурна • Прогресс как миф • Режимы и социальные классы • Объяснение гетеротелии и сбоев в работе социального логоса • Этнос и мифологические режимы Приложение. Режимы бессознательного и фигуры риторики • Риторическая антитеза в режиме диурна • Плеоназм и закон тождества • Гипербола и ее нелогичность • Эвфемизм как феминоидный язык • Антилогия • Катахреза • Литота • Гипотипоз • Эналлага • Гипербат • Мифокритика, мифоанализ и мифодология Примечания Скачать видеозапись лекции №2 в формате flv.
. Часть 1. Премодерн-Модерн-Постмодерн – структура исторической синтагмы западного общества Часть 3. Время знаменателя Скачать видеозапись лекции №3 в формате flv. .Лекция №4 Социум как пространственное явление Часть 1. Пространство как метод. Социальная структура Скачать видеозапись лекции №4 в формате flv. . Лекция №5 Социальная антропология Часть 1 Homo sociologicus Скачать видеозапись лекции №5 в формате flv. . Лекция №6 Социология политических идеологий Часть 1. Идеология и ее социологическое значение Скачать видеозапись лекции №6 в формате flv. . Часть 1. Определение этноса и смежные понятия Скачать видеозапись лекции №7 в формате flv. . Лекция №8 Социология господства Часть 1. Политика как власть. Структура и стихия власти Часть 4. Структура политической власти в исторической синтагме
Скачать видеозапись лекции №8 в формате flv. . Часть 1. Определение религии. Сакральное и профанное Скачать видеозапись лекции №9 в формате flv. . Часть 1. Гендер и его роль в социуме Скачать видеозапись лекции №10 в формате flv. . Часть 1. Социология фазового перехода
|
.
.
что делать?, просто о сложном, для мозга, В мире, Для всех
Программа
Он историк моды, если кто не знает
Эх! Как же недостаёт многим и многим, называющим себя патриотами, такого же глубинного понимания нашей идентичности, русскости, если хотите.
экономический кризис, взгляд оттуда, В мире
Чего только не придумают, чтобы не отвечать за свои решения и действия. Полсон теперь знатный конспиролог. :-)
http://www.utro.ru/articles/2010/02/01/869393.shtml
Apocalipsys Now!, кризис, постмодерн, В мире, Для всех
Александр Дугин, философ, социолог:
В последнее время часто с человечеством случаются различные катастрофы, в частности, на Гаити - чудовищная катастрофа, унесшая жизни огромного количества людей. И вот интересна реакция: как человечество современное воспринимает катастрофу. Во-первых, надо сказать, что очень известный социолог современный польский Петр Штомпка в своей работе "O социологии в 20-м веке" очень точно показал, что если 19-й век жил в парадигме прогресса, то гуманитарная наука 20-го века живет в парадигме катастрофы. На самом деле никто в 20-м веке из серьезных гуманитарных ученых в прогресс уже не верил. Уже было понятно, что это некоторая экстраполяция, совершенно необоснованная, ярче всего это показал Питирим Сорокин, показав, что нет никакого роста ни в чем, однозначно, ни количественного, ни качественного, кроме роста населения Земли, и то, это может оказаться таким эпизодом в демографическом развитии. Таким образом, 20-й век привык мыслить в категориях катастрофы. Это не только теория катастроф Рене Тома, введение катастрофы в социологические, в научные, в математические, физические дисциплины, но это в общем ожидание катастрофы, это естественная вещь для нашего мировоззрения, мироощущения. Когда она случается, как на Гаити, такое ощущение, что «наконец-то», это ощущение не «ой, как жалко», конечно, это тоже есть, но ощущение «наконец-то», когда что-то ждешь, все-таки лучше, чтобы это наступило. И можно подумать о метафизике катастрофы, о парадигме катастрофы.
Но любопытно, что один из крайнe правых республиканских политиков американских, который даже пытался баллотироваться, Пэт Робертсон, проповедник, он связал эту катастрофу на Гаити с Bуду.
Его обсмеяли, естественно, когда он сказал, что «гаитян покарали благие силы за то, что они предались сатане». Что он имел в виду? Что, действительно, на самом деле очень интересно, что перед тем, как гаитяне изгнали французских колонизаторов, они собрались на особый ритуал. Это действительно вудуистский ритуал. И когда духи, ариши, которые говорили сквозь одержимых, бившихся в конвульсиях, служителей культа Bуду Гаити, они объявили о необходимости восстания против французских оккупантов. И с этого начинается история первой "черной республики", т.е. с христианской точки зрения - это "черная демократия", первая "черная республика", начавшаяся с бесовселения, с камлания. И сегодня, видите, американские политики, консерваторы, республиканцы связали эти два явления: начало Гаити, гаитянской независимости, демократии, и этот удар, который они получили.
Можно посмотреть глубже на проблему катастроф. В каком-то смысле, если мы отмотаем еще, даже до этих событий гаитянских, в начало Нового времени, мы увидим в этом начале ясную программу Фрэнсиса Бэкона "о необходимости подчинения природы". Как ни странно, эта программа была довольно новаторской, и нам сейчас скажут, что человек всегда бился за покорение природы, а оказывается нет, он начал биться в эпоху Просвещения, в эпоху Нового времени. И вот с этого момента человек вступил в серьезную схватку борьбы с природой. И вот лет 300-400 мы с природой повоевали, очень многого достигли, ее взнуздали, ее заставили служить нам в гораздо большей степени, чем раньше. И, видимо, человечество ожидает, когда мать-природа нам ответит. И вот "теория катастроф," в какой-то степени, отражает наше нервное ожидание, когда нам, так мощно изнасиловавшим природу, природа даст ответный удар. И в этом отношении то, что происходит на Гаити, или какие-то другие экологические катастрофы, у многих ощущение вызывает возмездия, справедливого, если угодно, возмездия. Когда гигантские горы, моря, океаны, реки, ветра просто дадут нам, нашей "черной республике", демократической, по носу. Этого будет достаточно, чтобы по крайней мере треть или половина человечества сгинула. А справедливо ли это? На мой взгляд, да. Потому что программа Нового времени, в общем, к этой катастрофе так или иначе ведет.
Либо мы должны вернуться назад, т.е. до этих бесовселений, до создания "черных республик", я использую этот термин как метафору всеобщей демократии. Я думаю, что сама демократия - это форма демоновселения на самом деле. Афинская демократия была политеистичной, а западноевропейская была на грани между таким заканчивающимся христианством, таким новым возрождением нового язычества в поствизантийском псевдогреческом возрождении итальянского ренессанса, где было обращение к духам, к богам, к силам различным. С этого началась современная демократия, уже современная, не греческая демократия - тоже своего рода бесовселение. Поэтому, я думаю, что демократия и бесовселение тесно связаны между собой. И именно бес подталкивает людей модерна все больше и больше навязывать свою волю природе. Это не христианская программа. Христианская программа заключается в самоочищении и, в каком-то смысле, отходе от мира. Не в контроле над миром, а обращении своего внимания внутрь к божественным реальностям, к сердцу своему. Вот это программа по спасению души, это не очень экологическая программа, христианство никогда не было экологическим, но оно не противопоставляло себя природе. А вот программа Нового времени, программа демократии, программа индивидуализма, либерализма, антропоцентризма, такого особого, атеистического секулярного антропоцентризма, программа субъекта, находящегося перед объектом, рано или поздно к катастрофе должна была привести. Я думаю, что это начало, и будет справедливо, если природа сделает свой ход и нанесет ответный удар по субъекту.
Смотрите, ведь многие древние народы, древние цивилизации, рассматривались довольно молодой, но дико агрессивной европейской цивилизацией, как варвары. И на основании того, что материальное могущество было на стороне европейцев, такие фундаментальные культуры, как индусская, как китайская, как индейская культура ацтеков, например, они уничтожались без всяких на то оснований. Покорялись, подавлялись, приравнивались к культурам второго сорта именно попадая в ситуацию объекта, приравниваясь к природе. И мы видим, что в эпоху постколониальную эти государства начинают подниматься, эти государства начинают быть конкурентоспособными с европейским человечеством. Я убежден, что рано или поздно, они нанесут ответный удар. Мы уже видим, как Европа получает реколонизацию. В начале они захватывали, скажем, африканцев или порабощали их, устанавливая колониальные режимы, сейчас они получают гостей оттуда, и уже сами, наверное, не рады. Потому что если посмотреть во что превратилась Европа, радоваться там, по-моему, нечему, это просто какой-то мусор, огромная свалка, которая растет. Они сами устраивали свалку в покоренных обществах, теперь получают свалку назад. Точно так же и с природой. И природа даст о себе знать.
Человек уже все сказал, что он думает о природе. Теперь природа скажет о том, что она думает о человеке. Я думаю, в первую очередь, что она для него сделает – она на него плюнет. Потому что, если как бы гигант или гигантское женское начало природы проснется, посмотрит на этого уродца, который здесь выпендривается последние 300-400 лет со своими Бэконами, со своими программами «чистого разума» и скажет: «Вы кто, друзья? Вы муравьи, вы просто пыль. Вначале просто придите в себя!» Она дунет, она закачается, она затрясется, треть человечества уйдет просто в бездну, а остальные, наверное задумаются. Другое дело, что христианство и духовная религия показывает нам, что человек не очень задумывается. Даже когда он будет лететь в бездну, когда он будет гибнуть, полностью выстроив эту гибель своими руками, он, все равно, будет думать о колбасе, о какой-то чепухе второстепенной. Вылечит ли катастрофа человечество? Сделаем ли мы вывод из того, что произошло на Гаити? Нет, уверяю, нет. «А? На Гаити? Ну, главное не у нас. А? У нас? Ну, главное не со мной. А? Со мной!» Но тут уже будет поздно, это «ква-ква,» и на тот свет.
Катастрофа – это вещь, которая духовная. Она интеллектуальная, это не просто слепая сила природы, это какой-то знак, это какое-то деяние, которое на самом деле в значительной степени связано с нашими деяниями. Мы же, конечно, скажем: «Ну ладно, там, это не нам, это гаитянам». Гаитянам - за свое помешательство, нам - за свое, каждому природа даст, разберется по-своему. Китайцы, которые ее уважают и ценят, я думаю, пострадают меньше всего, и там все будет спокойно: и плесы, и камни, и скалы. Потому что китайцы впустили природу в свою собственную культуру, они дали ей там место. Какие-то другие традиционные народы, они находятся в балансе с природой. Это не значит, что они полностью как бы подчиняются или обожествляют природу. Отнюдь, нет. Как считали там марксисты или эволюционисты. Возможно, они просто находятся с природой в правильно выстроенном, правильно моделированном диалоге. Дикарь, как показывают этносоциологические исследования, не менее полноценный человек, не менее отделенный от природы, чем современный технократ. Просто это отделение иное и отношение с природой более выверенное, более четкое. Поэтому хотелось бы верить, что катастрофы, которые грядут, и я уверен, размножат значительную часть человечества, чтобы они воспринялись правильно, чтобы они воспринялись как некое высказывание, как некий message, как некое послание, с которым к нам обращаются. Тогда мы имеем шанс сделать из этого вывод.
Если же будем называть силы природы слепыми, если мы будем рассматривать это, как фатум, как нечто, что абсолютно не связано с нашей человеческой разумной деятельностью, мы просто будем копить все новые и новые катастрофы и умножать их. Поэтому если 20-й век был веком катастроф, то 21-й век будет веком накопления катастроф или «мегакатастроф». Не исключено, что если мы будем упорствовать в своем картезианском либерально-демократическом пафосе, мы получим в один момент ту катастрофу, от которой не останется ничего от нас.
кризис, что происходит?, постмодерн, В мире
Экономика неслучайно занимает столь важное место среди других дисциплин. Ориентация человека на потребление, еду, прямое удовлетворение своих желаний — это простейший способ занять отсутствующее место более высоких ценностей. Каков он, «человек‑ням‑ням», который оказывается основной аудиторией для любых общественных инициатив сегодня — рассказывает Сергей Кургинян.
просто о сложном, для мозга, традиция, что делать?, что происходит?, В мире, Для всех
Что представляет собой консерватизм на самом деле? Чем консерватизм отличается от традиционализма? Как разделить между собой ценности, которые следует сохранять? Где среди них временные, а где вечные? Михаил Леонтьев рассказывает о том, почему именно сегодня консерватизм так востребован политиками.
кризис, что происходит?, экономический кризис, просто о сложном, В мире, Для всех
Конфликт президента США с банками, на самом деле, является проявлением более глобального конфликта
Справка:
«Банковский налог – это мера, принимаемая для того, чтобы собрать с банков средства американских налогоплательщиков, благодаря которым финансовые учреждения выжили в кризис. Но этого не достаточно: теперь мы должны позаботиться о спокойном будущем. По этой причине мы предлагаем две реформы. Во-первых, необходимо наложить строжайшие ограничения на высокорисковые инвестиции банков посредством хедж-фондов и прочих подобных механизмов. Банковские вклады защищены государством, и в случае неудачи расплачиваются власти и налогоплательщики, а если банкиры-спекулянты угадывают, то присваивают себе колоссальные прибыли. Это недопустимо. Во-вторых, необходимо принять все возможные меры против консолидации финансового сектора. Американский налогоплательщик не должен зависеть от нескольких невероятно раздутых банков»,— заявил в эфире CNBC Барак Обама.
.
Устойчивость любого общества определяется не только количеством денег (экономикой), но и системой социальных, общественных связей. Которая, в свою очередь, зависит от целого ряда обстоятельств – в частности, от того, как устроена элита, на каком базисе построена ее легитимность и насколько она адаптабельна. Например, на сломе поздней античности, в IV–VI вв. н. э., западная римская элита (восточная просуществовала еще почти 1000 лет под названием Ромейской империи, иначе – Византии) практически полностью прекратила свое существование. А вот феодальная элита XV в. к XVII в. практически полностью, на 90%, сохранилась, из чего следует, что т. н. капиталистические революции на самом деле были революциями «сверху», а не «снизу», как написано во многих учебниках.
А теперь посмотрим, почему тема кризиса вызывает такой страх в США и других западных странах. Ну подумаешь, кризис и есть кризис, не первый же он, в конце концов. Откуда такой суеверный ужас, который привел к отказу обсуждать его причины и последствия даже внутри элиты? А для этого нужно понять, на чем устроена система общественной стабильности в западных странах, прежде всего – в США.
Там, как и везде, есть элита, которая обеспечивает социальную стабильность. За счет какого ресурса? А за счет контроля над мировой финансовой системой, которая построена на долларе и американских банках. Но почему такую систему удалось построить, и за счет чего она держится? А связано это с тем, что именно США, центр единой глобализированной системы разделения труда, обеспечивают значительную часть мирового конечного спроса.
И получается крайне успешная модель. Финансовая элита обеспечивает внутри США спрос – за что американское общество ее поддерживает. Часть этого спроса она отдает «вовне» – за что ее поддерживают элиты большинства крупных экономических держав. При этом в обмен на оказанные услуги большую часть прибыли в рамках этой системы она забирает себе. По поводу отдельных элементов системы можно спорить (в основном о долях и заслугах), но в целом – довольны все.
А вот дальше начинаются проблемы. Дело в том, что основной экономический механизм современного кризиса – это падение совокупного спроса в США. Сделать тут у финансовой элиты (что американской, что мировой, в данном случае различия несущественны) ничего не получается, и, в соответствии с нашей теорией кризиса, скорее всего, и не получится. А это значит, что приходит конец самому элитному консенсусу – основе основ любого общества.
Главная опора американского общества – средний класс, т. е. как раз тот слой населения, который больше всего получает в рамках создания спроса. В результате кризиса он, в большинстве своем, исчезнет, а значит, «скелет», на котором стоит вся система общественных отношений в США, рухнет. Рухнет он и в мире, поскольку если мировая финансовая элита не может обеспечить мировым производителям спрос – то почему она может позволить забирать себе большую часть прибыли?
Сегодняшний конфликт между Обамой и банками в США – на самом деле только публичное выражение этого общего конфликта. Обама задает (фактически от имени общества) вопрос: как вы намерены компенсировать падение спроса? Следующий вопрос, который автоматически возникает в случае отказа отвечать на предыдущий, должен звучать примерно так: как именно вы готовы передать государству (поскольку альтернативы пока не видно) те свои привилегии, которые получили от общества за то, что обеспечивали спрос? Это уже фактически вопрос о «раскулачивании», и, естественно, банки (точнее, финансовая элита) не могут допустить, чтобы такой вопрос был задан публично.
Но и ответить на вопрос Обамы они не могут. И сводят его, в свою очередь, к вопросу о том, на каком основании Обама говорит от имени общества. А ты, мол, кто такой? Мы тебя вырастили и поставили, а ты тут выкобениваешься… И тут у Обамы есть два выхода. Первый – это рано или поздно «сломаться» и в обмен на некоторые гарантии (например, большие деньги по итогам ухода с поста президента) пойти на попятную. Разумеется, сохранив лицо, т. е. перейдя примерно на такую позицию: и банки, и средний класс, – мы все одно общество и должны СОВМЕСТНО искать выход из сложившейся тяжелой ситуации. Вот как только слово «совместно» в том или ином варианте будет произнесено – это будет означать, что Обама продался с потрохами.
Во втором варианте он должен продолжать атаки, ассоциируя себя с лидером общества. Тут у него будут серьезные проблемы (вот почему я лично ставлю на первый вариант), главным образом потому, что доходы среднего класса будут падать, а прессу контролирует не Обама и не общество, а как раз финансовая элита, которая будет обвинять во всех грехах именно президента. Но зато это позволит Обаме сформулировать второй из упомянутых выше вопросов, что сделает его (потом, в истории) национальным героем.
В любом случае, по мере падения жизненного уровня населения вообще и среднего класса особенно вопрос о перераспределении ролей в рамках системы общественных отношений будет сформулирован. Обаму или не Обаму, но кого-то общество в любом случае выдвинет в качестве «глашатая», который озвучит эту проблему в явном виде. При этом он, разумеется, как это не раз было в истории, может и жизнью поплатиться за такие штучки, но пути назад уже не будет – финансовой элите придется уходить с тех позиций, к которым она привыкла. Другое дело, какие отступные она за это возьмет: в таких условиях дело доходило и до гражданской войны. Распад СССР – тому пример.
Таким образом мы видим, что описание современного экономического кризиса невозможно объяснить исключительно в рамках экономических отношений. Они только запускают механизм перераспределения отношений внутри элитных групп, и это перераспределение куда опаснее для стабильности общества, чем чисто экономические проблемы.