Семён проснулся. Утренняя роса взяла своё, и на скамейке городского парка стало холодно. Разбросав газеты, он поднялся, и огляделся. Летнее утро всегда было лучше зимних ночей – можно было спать на улице, не приходилось искать себе ночлежку и вообще – преимуществ было неисчислимое количество. Семён был невысоким –метр семьдесят или около того. Возраст его определить было трудно – он принадлежал к тому сословию, по которому сложно сказать, двадцать пять его представителю, сорок или шестьдесят, а больше представители этой касты – городских кшатриев, как правило, не живут. На нём была тёплая фланелевая рубашка и затёртые синие джинсы. Он достал папиросу, закурил. «Трубы горят» - была его первая мысль. Нужно было где-то опохмелиться. Все бутылки были собраны его коллегами за ночь, а денег у него не было. Оставалось только аскать, благо, выглядел он ещё не слишком ужасно. Докурив папиросу, он принялся ждать. Он размышлял – и в его мозгу проплывали чудные виденья царства Божьего, где все люди равны, нет страданья, горя и несправедливости. Он был, в сущности, ребёнком во взрослой шкуре бомжа-алкоголика, и если бы не серия жизненных неудач, он мог быть инженером на заводе, рабочим или хотя бы дворником, но сейчас у него нет ни кола, ни двора, ни будущего. Он сидел и грезил о христианском рае на земле, и думал, почему жизнь устроена так несправедливо.
Мимо прошел молодой человек высокого роста, в длинном пальто и круглых очках. Семён подошёл к нему, заглянул в глаза и спросил:
- Сынок, пары рублей не найдется? Трубы горят…
Молодой человек брезгливо поморщился и ускорил шаг.
«Счастливый, - подумал Семён, - у него есть дом, жена, работа…». И Семён снова, кряхтя, сел на скамейку и погрузился в свои светлые думы.
Вдалеке показалась компания молодых ребят – они были в куртках-пилотках, ботинках полувоенного образца и закатанных джинсах. У них у всех были короткие стрижки или вообще не было никаких волос на голове. Они пили пиво «Багбир» и весело что-то обсуждали. Семён не заметил их, он продолжал сидеть, погруженный в размышления. Компания поравнялась со скамейкой. Один из ребят выделился из толпы, и спросил:
- Что, отец, болеешь?
- «Да, сынок, трубы горят, - Ответил Семён. Он проникся к ним доверием». «Надо же, думал он, сами подошли, уважить старика решили».
- На, похмелись, возьми – продолжал парень, стоя метрах в трёх от него.
Семён поднялся, подошёл и протянул руку к бутылке. Внезапно сильный удар сзади сшиб его с ног. Он упал, разбив себе в кровь висок о поребрик. Компания с бодрыми криками принялась пинать его, поддерживая друг друга энергичными криками на русском и немецком языках. В ботинках оказались стальные пластины, и каждый удар приносил Семёну очередной перелом. Но Семён не думал об этом, он думал о лучшем мире, где нет зла, жестокости и несправедливости, и жалел о том, что он никогда не сможет попасть в такой мир. Мысли его рвались к солнцу, морю и небесному покою, удары принимал он за порывы ветра, хруст костей – за крики чаек, и кровь – за вино. Семён умер.
−4
