−4
большая тёрка
Тёрка в тагах
Большая Тёрка / Мысли / Личная лента denisbeta /
denisbeta
Компаративистское наследие: европейская компаративистская философия XIX века
При жизни у Ницше почти не было последователей, зато после смерти появилось немало желающих воплотить его идеи в индивидуальных и социальных жизненных практиках. Естественно, что при этом происходила предвзятая селекция и интерпретация его идей. Трансформация ценностных ориентаций необходимо происходит со сменой поколений, и поэтому невозможно запретить читать заново философов прошлого. Именно у Ницше следует учиться как критическому, так и уважительному отношению к прошлому. Как Чаадаев не унижал, а способствовал возрождению России, так и Ницше не только говорил о болезни Европы и деградации христианства, но и указывал пути в лучшее будущее. И чтобы новая Европа при возрождении не повторила ошибок старой, следует прислушаться к его критике.
Ницше озвучивал скрытые сомнения, именно поэтому его читали и проклинали одновременно. Хуже того, сами его сочинения были «прорежены» и превращены, говоря языком Фуко, в «диспозитивы власти». «Воля к власти», считающаяся главным сочинением Ницше, воплощением его философии, на самом деле является продуктом фальсификации. Возникает вопрос, почему Ницше прочитывался на фашистский манер. Важно понять, почему лишь немногие воспринимали его идеи как предостережение против опасных тенденций прикрытия зла лозунгами гуманизма и пацифизма.
Многие современные философы с тревогой говорят о сложной взаимозависимости фашизма и демократии.
Если бы защитники последней не замалчивали, а, наоборот, широко обсуждали и решали поставленные Ницше вопросы, то почва для распространения фашистских идей была бы значительно меньше. И сегодня, если не обсуждать таких последствий глобализации, как нарастание бездомности и безродности, утрата культурного наследия, кризис национальных государств и вместе с ним семьи, образования и других институтов, то непременно найдутся решительные люди и спросят о судьбе нации, зададут сакраментальный вопрос: «С кем вы, господа интеллигенты?» Чтобы не оказаться в чрезвычайной ситуации, когда речь пойдет о спасении любой ценой, необходимо проявить предусмотрительность по части того, какую цену придется заплатить за реформу общества. Если что-то отнимается или отмирает как устаревшее, не соответствующее новым условиям жизни, то что-то должно даваться взамен. Люди и народы в процессе развития стремятся сохранить свою идентичность. Поэтому в высоких культурах сохраняются традиции прошлого. Каждый человек и каждый народ имеет право и просто обязан для самосохранения заниматься не только критикой, но и самовосхвалением. Если кто-то назовет это фашизмом, то будет неправ. Национализм, шовинизм, фашизм и нацизм — это угнетение и даже уничтожение чужих, это ночные факельные шествия и истеричные речи, это война и террор. И они обусловлены вовсе не неким изначальным злом, присущим «человеческой природе». Как незавершенное природой существо человек не добр и не зол от рождения. Добрым и злым он становится как объект культуры и воспитания. Поэтому и перечисленные формы восстания против культуры, гуманизма и самой человечности — это тоже продукты культуры. И, скорее всего, именно беспечное либеральное общество, порвавшее с традиционными связями людей, настолько ослабило социальную ткань, что для ее спасения в пожарном порядке понадобились фашистские рецепты. Если мы не хотим повторения фашизма, то сами должны поставить вопрос о том, что значит жить вместе, какие связи объединяют автономных индивидов в единое целое.
Очевидно, что одних разговоров о правах человека для этого недостаточно. Цивилизационный процесс, принявший сегодня форму глобализации, окончательно разрывает традиционные формы солидарности, и этим вызван протест Востока. Если не обсуждать вопрос о своих и чужих (мигранты, евреи, американское кино, реклама, музыка, еда, образ жизни в обществе и др.) то в конце концов сама объевшаяся чужой пищей масса восстанет против чужого. Когда пали границы и барьеры, чужая культура обрушилась на нас, попирая традиционные формы жизни. Так возникает вопрос об идентичности. Оппозиция спекулирует на нем и использует внутренний протест народа в своих целях. Необходимо обсудить сами критерии идентичности и признаки ее кризиса. С одной стороны, все говорят о возрождении или спасении России. С другой стороны, мечтают о вхождении во всемирные организации. С одной стороны, дискутируют о путях построения гражданского общества, а с другой, призывают к усилению роли государства. С одной стороны, борются с фундаментализмом, а с другой, пытаются ввести изучение «закона Божия» в школе. Было бы неосмотрительно все это высмеивать только потому, что одно исключает другое. Жизнь противоречива, и искусство жизни состоит в том, чтобы не сталкивать противоречия лбами. Сочинения Ницше учат нас, во-первых, тому, что не одни возвышенные разговоры и идеи и, тем более, не солдаты и пушки, ведут к процветанию нации; а во-вторых, тому, как сочетаются и дополняют друг друга кажущиеся исключающими друг друга культурные стратегии большой политики. То, что Ницше называл «большой политикой», не имеет ничего общего с общепринятым понятием политического. Он противопоставлял свою точку зрения прежде всего тем методам, которые использовал Бисмарк для сборки немецкого рейха. Если бы к ней прислушались, возможно, Европа не пережила бы две страшные мировые войны.
Если учесть изменение техники и медиумов власти, то судьба философии в современном мире оказывается еще более плачевной, чем раньше, когда власть выступала в своем неприкрытом и неприглядном виде, когда она пользовалась для оправдания своих интересов идеологией. В сущности, критиковать идеологию как форму ложного сознания гораздо легче, чем современную мифологию рекламы и массмедиа, прибегающих не столько к интеллектуальным значениям, сколько к аудио-визуальным знакам, воздействующим на поведение людей непосредственно магическим образом, минуя рефлексию. Но именно применительно к этой «магнетопатической» форме коммуникации стилистика Ницше оказывается весьма эффективной. Эмоциональная, прибегающая к телесно-чувственным метафорам проза Ницше обращена не столько на критическую аргументацию и анализ тех или иных морально-философских учений, сколько на дискредитацию поз, жестов и личин их создателей и потребителей. Вместо критики теорий осуществляется нечто вроде медицинского диагностирования их авторов. Этот распространенный прием Ницше не сводит к аргументу «сам дурак». Он показывает, как благородные и возвышенные теории иссушают и до неузнаваемости уродуют телесные, в том числе и внутренние, органы их создателей. Расплатой за предательство жизни становится здоровье. Эта своеобразная антиреклама оказывается особенно действенной против таких знаков, которые обладают собственным обаянием, воздействуют своим видом помимо интеллигибельного значения и поэтому не подвергаются критической проверке. В свете нашего опыта восприятия массмедиа, которые не просто информируют о тех или иных конкретных изделиях, а навязывают вполне определенный образ жизни, можно лучше понять устойчивое обаяние некоторых идей. Вера в Бога, человеколюбие, гуманизм, пацифизм, права человека, цивилизационный процесс — все это бесспорно привлекательные ценности. Напротив, говорить и тем более совершать зло — значит делать нечто ужасное, несущее погибель. Между тем бесстрастная статистика показывает, что вреда от гуманистических акций часто не меньше, а даже больше, чем от суровых действий, связанных с запретами, нарушениями прав человека и насилием.- Нет комментариев
