Большая Тёрка / Мысли / Личная лента katehon /
Андрей Ашкеров, философ:
Фундаментализм, это словцо, которое мы слышим на каждом шагу. Оно давно стало достоянием журналистского дискурса, а все что становится достоянием журналистского дискурса, это быстро стирается. И фундаментализм это такая монета с истершимся изображением не понятно в итоге, что это слово обозначает. Когда о фундаментализме начинают рассуждать теоретики, они думают о нем из перспективы религиозного вопрошания. Они рассматривают его в религиозной оптике. Фундаментализм, это некая избыточная, чрезмерная форма ценностной ангажированности в этой перспективе. Я считаю, что эта логика, эта оптика они не достаточны. Мне кажется, что фундаментализм это вообще несколько другая проблема. Это проблема социально философская и её надо рассматривать не в контексте анализа ценностного сознания его мутации, пусть даже злокачественных каких-то. Но в контексте социальной философии.
О чем здесь идет речь. Фундаментализм на мой взгляд это радикальная форма реставрационизма. Мы знаем в истории разные формы реставрации и они всегда носили частный характер. Это могла быть реставрация каких-то верований, как было в рамках деятельности Юлиана Отступника. Возвращение к системе языческих верований, вопреки христианству или конечно же это были реставрации династии, реставрации политических режимов, возвращение на трон. Таких реставраций было тоже очень много. Когда речь идет о фундаментализме надо иметь ввиду, что фундаментализм притязает на некую обобщенную форму реставрации, на реставрацию как таковую. Реставрация как таковая это всегда реставрация традиций, традиционного уклада жизни, вообще самой традиционности. И традиционность отличается несколькими характеристиками. Традиционный уклад жизни, это всегда уклад жизни предполагающий особую модель времени. Это время вечного возвращения, это циклическое время. В рамках традиционного уклада жизни осуществляется очень жесткая фильтрация событий, когда из всего возможного потока событий выделяется только одно, которое бесконечно длится. Да, такое право событий, архетипическое событие.
Традиционный уклад жизни предполагает, медленное участие, медленные исторические циклы, заторможенные предельно. Современные модели исторического участия они основаны на разгон к интенсивности все быстрее, быстрее, быстрее и быстрее. И быстрота это залог ощущения существования, если ты быстр ты существуешь. Императив модерна, который сохраняет свое значение по сей день. Вот традиционные уклады жизни, они живут в соответствии с другими императивами, чем медленнее тем лучше. Это медленность роста, это медленность врастания, это медлительность укоренения и вообще самые разные формы медлительности.
Традиционные уклады жизни связаны с аграрными практиками, они связаны с аграрным трудом. Поэтому они вписаны не только в модель вечного возвращения, не только в модели циклического времени, но они соотносят свою деятельность с сезонно климатическими циклами. И вот я могу сказать, что фундаментализм реставрируя традицию он полностью с ней порывает. Именно благодаря фундаментализму можно сказать, что традиция более не существует, что традиционные общества исчезли. Фундаментализм с одной стороны констатирует это исчезновение, с другой стороны окончательно подталкивает это исчезновение как бы забивая последний гвоздь в крышку гроба традиционализма. Все проницательные историки и философы занимавшиеся реставрацией они указывали, что реставрация это лучший способ, что-то уничтожить. Поэтому это Маркс очень хорошо понимал, и вот собственно 18 брюмера Луи Бонапарта, оно все посвящено вот это мысли, если ты захочешь, что-то до конца полностью уничтожить нужна не революция, реставрация на самом то деле.
И вот фундаментализм для меня, это способ конечно же уничтожения всего традиционного, способ уничтожения, истребления традиционности, как она есть. И действительно я могу сказать, то что мы принимаем по наивности за традиционные уклады жизни, за их какие-то элементы воспроизводимые, это во многом инсценировка. Вот еще в 60е годы Бурдье занимался берберами и тогда они могли быть достоянием социального антрополога, потому что действительно сохраняли свой уклад жизни, очень цепко за него держались и казалось, что ни что не в состоянии их отвратить от этого уклада жизни. Сегодня вы приезжаете и видите этих самых берберов, их примечательной особенностью является, то что они живут в скалах, это такие пещерные жители. Они действительно живут в своих скалах, у них действительно сохраняются какие-нибудь древнейшие совершенно орудия, которыми они якобы пользуются. Но с этими орудиями обязательно соседствуют какие-то новоделы, обязательно соседствует современные элементы позволяющие быть включенными в систему массовой коммуникации. Обязательно телевизионная тарелка и обязательно эти берберы, они будут брать с вас деньги, за то вы их посетили, потому что это туристический объект на самом деле.
Вам показывают эти каменные жернова, которыми они якобы что-то перетирают, только потому что это на самом деле туристический объект, это форма туризма. В действительности они зарабатывают этим туризмом и работают еще на каком-нибудь заводике, являясь собственно рабочими. Или еще более жесткий пример. Ну казалось бы, что больше для нас воплощает традиционность и архаику, при чем в самом уродливом её понимании. Нежели вот эти беднейшие общества Африки. Но они тоже стали обществами, которое зарабатывают инсценировкой собственного существования и собственных устоев. Да существует форма туризмов очень на мой взгляд жестокие. Когда люди отправляются в эти самые беднейшие страны Африки и ты наблюдаешь этих детей, действительно голодающих, действительно с обтянутой кожей, которые находятся за сеткой и ты наблюдаешь их, как животных в заповеднике. Потом от той индульгенции, которую ты бы хотел заплатить, так сказать своим социальным идеалом ты оставляешь им какой-то вспомоществование через специальные кассы. Вот что осталось в действительности от традиционности. Поэтому конечно я не очень понимаю Мишеля Фуко, который в свое время говорил о том, что запад утратил сосредоточие традиционности связанное с родством политической и духовной власти. И он искал вот это сращение политической и духовной власти, где-то во вне запада. Наоборот вот это репрезентативистская демократия, которая связана с жестким разделением ролей представляемых и представителя, она именно на западе сейчас дала трещину. И это связано с кризисом любых форм представления, а не только политического представления и с представлением на уровне воображения, и с представлением как осознания и с театрализации самой жизни. И в действительности конечно, когда Фуко обращался к иранской революции, приветствовал эту иранскую революцию, рукоплескал иранской революции. Он очень обманывался относительно того, что это некое возвращение традиционности и возвращение в форме политической духовности так называемой.
И, наоборот, не западное общество, они перенимают формы репрезентативистской демократии, либо что еще важнее создают свои. И вот традиционность и фундаментализм являются маркировками, которые используются западом в борьбе с не западными обществами. Обозначит не западные общества, как традиционные фундаменталистские в том числе иранское общество, это значит просто напросто не признать их в качестве на самом-то деле совершенно законных претендентов на наследия просвещения, от которого запад сам отказывается. И прошедшие выборы в Иране вполне состязательны, вполне конкурентные они дадут фору всему канону своего проведения многим западным выборам. Они пример того, что репрезентативистская демократия она реучередилась на совершенно другом месте и она ни как не связанна с традиционализмом и фундаментализмом.