Что‑то я прям не ожидала последних 35 минут. Это ж как этот фон Триер жизнью покорёжен... >_<
Переход от красивостей первых кадров (ну, мы щас моральную сторону изображения половых актов не трогаем) к трэшу последних и в принципе красивости — в лучших традициях искусства, ентакая «фишечка» любителей снимать кино. Меня это натолкнуло на историю не по теме: история не по теме.
была у нас в школе девочка, любившая петь и худо‑бедно пытавшаяся это делать. Какое‑то время у меня на компе даже хранился клип на её песню, в которой причудливым образом соединились шоколад и ковбои, а смысл был оченно оригинальный (он такой ушёл, а она такая: «ну и иди», а он такой: «ну и ухожу», а она такая: «ну и всё», бла‑бла‑бла, слёзысопли‑шоколад‑сильныеженщиныправятмиром). Этот самый клип представлял собой съёмку выступления на новогоднем утреннике в нашей альма‑матерной. На фоне красных штор, служивших занавесом, с приколотыми бумажными снежинками, резво трясла микрофоном местная знаменитость, по бокам пританцовывали две её одноклассницы. Но самым‑самым в этом действе была работа оператора [монтажа] — вниманию зрителя были представлены абсолютно все визуальные эффекты, по всей видимости, имевшиеся в программе‑редакторе. И вот вся эта красота навороченная с красивостями фон Триера ничего общего не имеет. Кроме одного: и то и другое — как бы с претензией.
А ещё мне интересно, религиозная составляющая фильма подразумевалась изначально в качестве этакого переподвыпереверта, или накладывалась уже после сформировавшихся извращённых фантазий автора?
Руководствовалась советом kolombinaa и смотрела это, будучи в состоянии депрессивного ёжика. Теперь я фрустрирующий дикобразик :(
−13
