В кафе – только ночью. Днём куражаться: жрёте, мол, а там люди мрут! Или наоборот, уважухой задостают. Один вот, недавно, от полноты чувств, предложил шаверму за ним доесть…
***
Исцелили, раскланялись, жена пошла провожать, а он ей из комнаты:
НЕ ДАВАЙ ИМ НИЧЕГО!!!
Фельдшер – девочка из училища, – аж расплакалась с непривычки.
***
Храм. Пасха. Эпилептик. Судороги нон-стоп – глубокий статус. Кончилась служба, пошёл народ. По нам, по больному, по батюшке… а тот, наивный, всё подождать их просил, да помолиться во здравие.
остальное под катом
***
Первая минута на скорой: ржут над коллегой – капали ночью, приступ был. Тычут пальцами в ЭКГ, рыдая от хохота, мне же, обескураженному, говорят:
И у тебя так будет. Лет через десять.
Хмыкнул гордо, а зря.
Как в воду глядели.
***
Градоначальник узнала про очереди в поликлиниках.
Грозила публичными казнями.
Ух, ты! – Сказали все. – Круто! Ну-ну.
Очереди исчезли.
Дня на два.
***
… и бесконечные тридцатилетние сучки с головными болями.
***
Допуск к наркотическим препаратам оформляют два месяца.
Как мимнимум.
Через полюса на собаках запрос везут, не иначе.
***
Впихнули в нагрудный карман полтинник. Как швейцару. С такой, знаете ли, превосходцей: на тебе, братец, на сигареты!
А был с получки – достал тысячу, сунул меж пузом и трениками: а это вам, милейший, на погребение!
Пришла жалоба: такой-разэтакий, и даже говном бросался…
Лишили премии на год.
***
Диспетчер говорит – донимал минут двадцать. Давление ему, суке полупьяной, измерить. Пузырь шмурдяка в лапе – хлебнёт, затянется и снова в дверь: дз-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-з-зынннь…
И ни души на станции, как на грех.
А ночью, падла, телефон обрывал: три литра на харю, ум болит, речь отказывает – инс-с-су-сульт у него. Г-гермо… гермор-р-рагический.
***
Истину говорю вам:
Белый день. Милиция. Стоим у входа.
Подъезжает джип, выходят братаны, извлекают за шкирку мента. Забрасывают в дверь, кидают следом дубинку и, попинав кепарик с кокардой, не спеша отбывают.
В этом веке уже.
***
Госнаркоконтроль бдит.
Онкобольных обязали глотать сильнодействующие не иначе как в присутствии скорой.
Приезжаем, смотрим, расписываемся: дескать, были, видели, правда…
Так и катаемся.
***
А обращаются к нам: ребята.
Любезный!
МЫ.
НЕ.
РЕБЯТА.
Давно уже.
Ой!
Да.
Конечно.
Извините, РЕБЯТА!!!
Всё время.
***
Выцелив самого трезвого, надо сказать: вы мне кажетесь наиболее здравомыслящим из присутствующих…
Строить событыльников будет исключительно он.
***
Пришёл сам, с мелким недугом.
Вылечили.
Удалился.
Забыли спросить фамилию — записываем как Приходько.
***
Было дело, даже участок впаривали.
На носилках лёжа, под капельницей.
- И соседи хорошие: зампред избиркома и полковник из ФСБ — соглашайтесь...
***
О журналах.
Их восемнадцать.
За сутки – подписей семьдесят.
На днях ввели девятнадцатый.
Учёта журналов.
***
Коллега.
Изящен.
Подтянут.
Эрудит. Интеллектуал. Знаток поэзии и шахматных комбинаций. Цитирует наизусть и искромётен до зависти.
Убеждён, что все нам должны. Но милосерден – войдя в положение, соглашается взять вещами.
DVD-плеером, например.
Или узелком столового серебра.
С полной сумкой порой со смены идёт.
***
На станцию пожаловал Госнаркоконтроль.
Помимо комиссии ещё и автоматчик в бронежилете.
Они что думали – мы отстреливаться будем?
***
Обожают пересчитывать пачку денег под самым носом. Тут главное не ляпнуть что-нибудь вроде «смотри, не ошибись!», иначе непременно кляузу настрочат…
***
Главврач скорой заканчивает интервью так: звоните и обращайтесь!
И тёплый взгляд в объектив.
Не на камеру поучает: врача надо бить, но не добивать.
А когда докладывают, озабоченно, мол, государь, медик-то разбегается, отвечает: плевать – хоть полтора человека, но останется!
По всему видать, крепко сидит.
***
А однажды у нас свечу вывинтили – кому-то среди ночи понадобилась.
Остальные не тронули, взяли то, что крайне необходимо.
Как папуасы.
***
Могу я вас попросить воздержаться от фамильярности в адрес человека, в услугах которого вы в данный момент крайне нуждаетесь?
И — удивление:
Но ведь я ж старше!
Тоже не редкость.
***
У пациента, как правило, родственники. Наихудшая разновидность – бодренький балабол.
***
С онкологическими как с детьми – предельная искренность!
Никаких недомолвок и без утайки.
Они ж чувствуют.
***
Элитный дом. Повсюду иконки и выдержки из Завета. Тридцать семь штук насчитал – только от прихожей до спальни. А перед дверью, на ход ноги, молитва висит, от руки аршинными буквами.
Видать, сильно с совестью не в ладах.
***
По ночам приводят семнадцатилетних с амфетаминовой абстенухой. И лепят горбатого, втирая про дистонию.
Вы не первые, кто приходит с такими симптомами. Давайте честно – что принимали?
Возмущаются исключительно натурально, особенно девочки.
Ну что ж, дистония так дистония – пожалуйте ягодицу...
Через час возвращаются.
Не помогает.
Что вы говорите?
Кто б мог подумать!
Ещё раз: что принимали и сколько?
С неохотой раскалываются.
Почему шифруются? Бестактно, оказывается, о таком спрашивать.
***
Старики гниют в одиночестве, гордясь успехом детей…
***
Мальчишкой отсидел в немецком концлагере.
После войны шёл за третий сорт – был на оккупированной территории.
Никаких справок. Паспорт выдали лишь в шестьдесят первом.
В девяностых немцы, раскаявшись, прислали извещение на пособие.
А в департаменте его не нашли в списках.
И попросили подтвердить документами.
Он закатал рукав, показал номер.
Предъявил письмо из Германии.
Сказали, что недостаточно.
Ну, плюнул.
Через пятнадцать лет проблема – не уплачен налог с пособия.
То есть, кто-то за него получал.
Изловчился.
И нынче, поди, ленточки георгиевские повязывает.
Блядина.
***
Доктора одержимого православием фельдшера избегают – неловко, говорят, за него как-то, перед больными…
***
Концерт Шнура в Ленсовете.
Пьяные, потные, полуголые, неуправляемые имбециллы.
Летающие бутылки, битые черепа, облака табачья.
Кровь, моча, разлитое пиво.
Хрип и корчи со сцены.
И мат.
Отовсюду.
Со всех сторон.
Вакханалия матерщины.
Увозили сразу троих и чуть не подрались с ними в салоне.
Сдали, отзвонились – опять туда же!
Ну уж хрен!
Взяли остановку в пути: видим, мол, тело на тротуаре, проехать мимо клятва Гиппократа не позволяет. А сами зашхерились у Ботанического и минут сорок только в себя приходили…
Болтают, Шнур нынче в Оперу подался и там, по слухам, всю труппу очаровал.
А меня вот, как вспомню, до сих пор передёргивает.
***
Самое тяжёлое – молодые мамы, заспавшие новорожденных.
Обнимут его во сне, а он под тяжестью руки задохнётся.
Маленький же ещё.
Раза три попадал – полпачки потом за раз выкуривал.
***
Перевернулись на скорой.
Легли на бок и, вращаясь, ещё метров тридцать проскрежетали.
Остановились, выбили люк в крыше, вылезли.
Первое, что увидели – руки с мобильниками.
Фотографируют!
Человек десять, не меньше.
Потом корячились, извлекали больного.
Никто не помог.
Ходили кругами, ракурсы выбирали.
***
Псих в равной степени и всемогущ, и беспомощен…
***
Коллеги. Везли бомжару в больницу и метелили его всю дорогу. Стоны писали на диктофон. Вечером пили чай, слушали и смеялись под тортик.
***
Одной фразой?
Пожалуйста.
Не, не поедем. Мы вас лучше ещё раз вызовем.
***
Люди безумны...
−13
еще красота под катом (ОСТОРОЖНО! ПРИСУТСТВУЕТ НЕЦЕНЗУРНАЯ ЛЕКСИКА!)
